Владимир Топорков - Наследство

Они выехали в лес часов в десять. Поездка предстояла дальняя – от Осинового Куста до Орешникова кордона километров пятнадцать – двадцать, а лесные весенние дороги известны – каждая ямка наполнилась всклень водой, из земли, как когтистые руки, тянутся коренья, и на них трактор с тележкой трясёт, как на ухабах. Но Степан вёл трактор уверенно, спокойно, и Евгений Иванович, сидя с ним рядом, даже залюбовался таким мастерством – только руки тяжёлые, узловатые на руль положил, и трактор покатился легко и плавно, будто сам, как кот учёный, обходит опасные, наполненные жидкой грязью лужи.

Лес, как в начале зимы, отяжелел от навалившегося снега, спрессованные шапки прижали хвою к земле, но обострённая чернота деревьев подчёркивала, что на дворе весна. Под ёлками, где снег не закрыл землю, уже торчат дрожащие зелёные стебельки первой травы.

Смотрит Бобров через стекло трактора и не узнаёт когда-то знакомых мест. По этой лесной дороге гонял он в молодости на Орешников кордон за поздними грибами, которые называют в его селе «серушками» и «зеленушками». Сейчас сосны вокруг подтянулись, почти небо закрыли, и дорога мрачной, непроходимой кажется.

А может быть, сегодняшнее заснеженное, сумрачное утро виновато?

Хотел он по дороге рассказать Степану о вчерашнем разговоре с Дунаевым, но не решился – какая беседа в тракторе, если грохочет он, как танк на параде.

На лесном кордоне, у похилившегося деревянного домика, напоминающего на клюку опёршегося старика, они увидели заросшего рыжебородого парня, подъехали к нему. Степан заглушил трактор, показал пальцем на лесника:

– Земляк наш, тоже осиновский!

– В лес сбежал? – улыбнулся Бобров.

– Ага. Тоже трактористом работал… Был знаменитым кукурузоводом. Серёга Бочаров.

Бочаров неторопливо подошёл к трактору, сонными глазами разглядывая гостей сквозь залепленные стёкла, но, видимо, узнав выпрыгнувшего из кабины Степана, заорал благостно, как пасхальный колокол:

– О, Степан Иванович, гость дорогой!

Степан тоже обнял парня и, дождавшись, когда выйдет Бобров, представил:

– Хранитель лесных кладов Сергей Бочаров, бывший князь, а ныне трудящийся леса, так?

– Всё смеёшься, дядя Степан, – ухмыльнулся парень. – С чем пожаловали?

Бочаров долго вертел ордер в руках, шевелил толстыми потрескавшимися губами, и Степан не выдержал, толкнул лесника в плечо:

– Ты чего шепчешь, как молитву читаешь? Небось заклинание какое знаешь, а?

– Я размышляю, дядя Степан.

– А чего размышлять, изволь узнать?

– На какой делянке лучше…

– А ты, парень, случайно с нас не натягиваешь? Уж больно долго размышляешь! Раньше ты вроде быстрее мозгой шевелил…

– Опять смеёшься?

– А как ты хотел? Знаю я вас, лесников, деспотов дремучих! У вас такса такая: как хворостинка – так полтинка, как сучок – так троячок.

– Отстал ты со своей таксой, дядя Степан, – серьёзно ответил Бочаров. – Может быть, раньше и было, только прошли те времена, кончились.

Словно обожгли эти слова Боброва. Сколько неприятных моментов сразу вспомнилось… В начале пятидесятых, когда нечем было топить печи в селе, осенью шли осиновские жители в лес, чтобы набрать валежника, «колушек», то есть старой опавшей хвои, наломать сучьев. Впрочем, шли – не то слово, скорее, крались, по-кошачьи стремились проникнуть в чащобу так, чтоб лесник не выследил, иначе неминуемый штраф, а то и таскание по судам. Раза два попадался и он с матерью, но, может быть, только то обстоятельство, что когда-то учила Софья Ивановна туповатого лесника в школе, спасало от громких скандалов.

Пока они договаривались, снег перестал валить, начало раздирать тучи, и округа ожила, наполнилась птичьим гомоном. Будто с небес полилась эта разноголосица, какая-то праздничная симфония оживила лес, влила в душу светлые чувства, и неприятный осадок от прошлых воспоминаний растаял, как дым.

– Ладно, дядя Стёпа, раз на хорошее дело нужно, – проговорил, неторопливо растягивая слова, Бочаров, – поедем к Аксютиному озеру. Там хлысты тридцатиметровые, осенью заготовленные, лежат.

– Ну вот, наконец-то понял, Бочаров. До тебя, как до жирафа…

Они добрались к Аксютиному озеру к обеду. Снежок начал подтаивать и, пока грузили хлысты, Бобров промочил ноги, в сапогах захлюпала вода. Степан собрал сучьев, полил соляркой, и сушняк загудел ровно, как в печи.

– Ну-ка, раздевайся! – скомандовал Степан.

– Так что ж, я по снегу босиком буду ходить? – засмеялся Бобров.