Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

«Господи, сохрани от того, чтобы человек, учителем которого должна стать вся природа, превратился бы в комок воска в руках профессора, который он лепил бы согласно своим возвышенным представлениям». Студенты, которых пичкают университетским языком, представляются мне обезьянами в зоопарке, играющими с едой, прежде чем ее съесть, а затем блюющими и снова пожирающими свою блевотину, извергающими ее из себя в третий, четвертый раз, прежде чем наконец с превеликим трудом, давясь, проглотить, чтобы потом повернуться и сходить в туалет. Но сожаления и сочувствия достойны не те, кто превратился в обезьяну, а те, кто превращает их в подобных обезьян. Когда в буфете в то время недавно образованной клагенфуртской высшей школы, сидя за чашечкой кофе, профессора и ассистенты хвалили и проливали бальзам на рукописи, лекции, семинары и разговоры друг друга. Когда же в своих кабинетах они вновь склонились над своими рукописями, то хихикали и лили этот бальзам устных двусмысленных восхвалений. Когда же университету приходилось отчитываться о работе за десять лет, я представлял себе, как каждый ученый вынужден был прочитать в этом отчете названия и число публикаций своих лучших друзей. Если они представляли больше публикаций, то он, тыча пальцем в имя своего лучшего друга, мог думать, что его работы гораздо содержательнее, чем у его ближних, и что качеством они значительно превосходят работы всех остальных. Впрочем, иногда, если того хочет его самолюбие, он может думать и наоборот. Когда же стало известно о приезде в высшую школу госпожи федерального министра по науке и исследованиям, одна из фирм, занимающихся уборкой, задолго До ее визита получила заказ на вывоз дерьма из всех уголков и закутков, ее рабочие мыли окна, полировали пластиковые полы, расставляли повсюду охапки цветов. В здании царил переполох. Большинство профессоров и ассистентов надели костюмы и галстуки, дамы нарядились в лучшие платья и пришли на работу прямо из парикмахерской. Все сидели по своим местам, склонившись над рукописями и ящиками каталогов. Речь того или иного оратора, выходившего на кафедру в аудитории, обретала крылья риторики благодаря прибытию министра, которая вышла из служебной машины главы правительства земли. Я сидел в учебном отделе и наблюдал за спектаклем. Стоявший перед входными дверями ректор приветствовал госпожу министершу. Беспомощно, словно ребенок, сбежал вниз по лестнице президент университета Хауэр, подошел к госпоже министерше и низко склонился перед ней. Когда я представляю себе, что лет через пятьдесят или сто в университете Клагенфурта будут выставлены бюсты ректоров и президентов-основателей университета, за редким исключением алкоголиков или бывших алкоголиков, меня разбирает смех. Я бы на месте скульптора, который будет лепить бюст президента университета Хауэра, особенно выделил бы шрам от полученного во время войны ранения на левой половине его лица, как на гробовом камне на покрытом золотым лаком пьедестале бюста была бы высечена надпись: Хауэр Адольф, президент-основатель университета, бывший член гитлерюгенда. Знаете ли вы, господин Меньшиков, что я не трусливая собака, я семнадцатилетним ушел добровольцем на фронт, знаете ли вы все, включая Гитлера, относительно фронта, с совершенным почтением добровольцем, Президенту Университета, С Выражением моего особого призрения.

На Пьяцца делла Паче в Риме, перед воротами церкви на картонных коробках неделями сидел беспомощный молодой мужчина, кутавшийся в одеяло. Однажды к нему подъехали мужчина и девушка на мопеде, остановились, облили его бензином и подожгли. Умирая, несчастный горел, словно факел, перед церковными воротами. Молодой человек на роликовых коньках убежал, когда угодил роликовым коньком в землю могильного холма самоубийцы, выехал на асфальтированную кладбищенскую аллею и бумажной салфеткой стал отчищать липкую землю с ботинка.

Я ни разу не постыдился того, что испугался, когда во сне поцеловал правую щеку прекрасного юноши, чьи руки были обагрены кровью первого в его жизни убийства. Я только спрашивал себя, если бы я проснулся, не заколол бы я в сомнамбулическом состоянии лежащего рядом со мной обнаженного парня и не лег бы, ничего не помня, с окровавленными руками снова в постель?

Передай от меня привет подопечному и спроси его. почему в вербальном сне, когда я хотел свести счеты с жизнью и вонзал клинок в грудь, а потом трижды повернул его в собственном сердце, мне бросили нож без клинка и рукоятки.