Бернард Маламуд - Рассказы из сборника «Magic barrel»

— Сама не знаю. — Она посмотрела на него, потом опустила глаза.

— Я ничего не скрываю, — сказал он. Ему хотелось продолжать, но он остановил себя.

— А я именно этого и боялась.

Показался в лодке Джакоббе и подошел к берегу взять сестру. Они были похожи, как две горошины из одного стручка — темные итальянские лица, в глазах — средневековье. Изабелла села в лодку, Джакоббе оттолкнулся одним веслом. Она помахала Фримену уже издалека.

Фримен вернулся в пансион в совершенной растерянности, его ударили по самому больному месту — по его мечте. Он думал, как это он не заметил, что на ней была поношенная юбка, поношенная блузка, как это он ничего не видел. Это было особенно досадно. Он ругал себя дураком за свои дикие фантазии — Фримен влюбился в итальянскую аристократку! Он подумал, не убежать ли ему в Венецию, во Флоренцию, но сердце разрывалось от любви к Изабелле, он помнил, что приехал сюда с простой надеждой — встретить девушку, на которой можно жениться. Сам виноват, что на пути ему встретились осложнения. Целый час Фримен просидел у себя в комнате, но одиночество навалилось на него тяжким грузом, и он понял, что должен во что бы то ни стало вернуть Изабеллу. Он ее от себя не отпустит. Не все ли равно, если графиня стала простой служащей. Она настоящая королева, дель Донго она или нет. Да, она ему солгала, но ведь и он ей лгал, значит они квиты и совесть у него спокойна. Он почувствовал, что теперь, когда туман рассеялся, все станет легче и проще.

Фримен бросился к озеру. Солнце село, лодочники разошлись по домам и, наверно, едят спагетти. Он хотел отвязать какую-нибудь лодку и расплатиться завтра, как вдруг увидел, что кто-то сидит на скамье — Эрнесто, в своей жаркой зимней шляпе, курил самокрутку и, скрестив руки на рукоятке палки, упирался в них подбородком.

— Хотите лодку? — спросил гид вполне мирным голосом.

— Да, да, очень хочу! Вас послала Изабелла?

— Нет.

Сам приехал, потому что она несчастна, угадал Фримен, плачет, наверно. Вот это называется отец — настоящий колдун, хоть с виду и непригляден. Махнет палочкой — и сразу для дочки появится Фримен.

— Садитесь, — сказал Эрнесто.

— Грести буду я, — сказал Фримен и чуть не добавил «отец», но спохватился.

Словно почуяв это, Эрнесто грустно усмехнулся. Фримен сел на корму, на душе стало легче.

Посреди озера, глядя на горы, озаренные последними отблесками заката, Фримен вспомнил про «Менору» там, в Альпах. Откуда она взяла это слово? — подумал он, и сам себе ответил: да мало ли откуда — из книги, с картины. Но как бы то ни было, надо будет сегодня же выяснить этот вопрос раз и навсегда.

Когда лодка пристала к берегу, взошла бледная луна. Эрнесто привязал лодку и подал Фримену карманный фонарик.

— В саду, — устало сказал он, ткнув куда-то палкой.

— Вы не ждите. — И Фримен побежал в сад на берегу озера, где корни деревьев, словно бороды древних старцев, нависли над водой. Фонарик не работал, но луна и память подсказали дорогу. Изабелла, благослови ее бог, стояла у низкой ограды, среди освещенных луною статуй; олени, тигры и единороги, художники и поэты, пастухи со свирелями и лукавые пастушки глядели на отблески, серебрившие воду.

На ней было белое платье, словно она готовилась под венец, а может быть, это и был перешитый подвенечный наряд — скорее всего с чужого плеча, да это и не удивительно в бедной стране, где так берегут каждую тряпку. Он с удовольствием подумал, как накупит ей всяких красивых обновок.

Она стояла неподвижно, повернувшись к нему спиной, хотя он угадывал, как часто дышит ее грудь. Когда он сказал «добрый вечер», приподняв свою соломенную шляпу, она обернулась к нему с ласковой улыбкой. Он нежно поцеловал ее в губы, она не сопротивлялась и ответила ему таким же легким поцелуем.

— Прощайте! — шепнула она.

— С кем вы прощаетесь? — ласково пошутил Фримен. — Я пришел сделать вам предложение.

Она взглянула на него сияющими влажными глазами, и вдруг отдаленным громом пророкотал неизбежный вопрос:

— Вы еврей?

Зачем мне лгать? — подумал он. — Она все равно уже моя. Но тут его пронзил страх — потерять ее в последнюю минуту, и он ответил, сгорая от стыда:

— Сколько раз нужно повторять одно и то же? Почему вы задаете этот глупый вопрос?

— Потому что я надеялась, что вы еврей. — Она медленно расстегнула лиф платья, ошеломив Фримена, — он не понимал, чего она хочет. Но когда открылась ее грудь, он чуть не заплакал от этой красоты (мелькнуло воспоминание: тогда, на плоту, мог бы любоваться, но приплыл слишком поздно) и вдруг, к своему ужасу, увидел на нежной и свежей коже синеватую татуировку — неясные цифры.