Лора Белоиван - Чемоданный роман

Несмотря на трассу, это был самый хороший август в городе В. Вакантных уборщицких мест в лагере не оказалось, но была свободной должность заведующей залом столовой. В мои обязанности входило распределять детям десерт. С тех пор я тысячи раз считала, делила, умножала и складывала разные цифры, но так и не смогла ответить на вопрос, каким образом можно поделить 500 персиков на 300 детей. Дети получали каждый по персику, двести оставшихся съедали Иванова, Журавлева, Павлова и я, а к концу смены оказалось, что моя фамилия есть в списках зачисленных на заочный журфак. «Джоник», чистилище, случился уже на втором курсе, но из того периода я помню только то, как на меня падали тараканы и как я нашла на причале прямо рядом с трапом 20 копеек.

Вскоре у меня действительно стал отрастать хвост. Если раньше я упоминала его, выражаясь исключительно метафорически, то с какого-то момента он стал заметен уже и моему невооруженному глазу. Если бы кто-нибудь в этом городе видел меня в полете, то и хвост бы не остался незамеченным.

Когда не могла летать, я рисовала или болела. В один из таких бесполетных и безболезненных дней я нечаянно вместо стакана с зеленым чаем отхлебнула из стакана, в котором мыла кисточки: вода там была зеленоватая, потому что мною был рисован первый в жизни печальный кот, лицом похожий на меня. Нарисовав кота, я поняла, что пора слетать в Поселок Городского Типа.

— Сукаблянахуй убью, — сказали за стеной.

— Я сам тебя убью. Убью и играть к тебе не приду, — послышалось в ответ.

Я решила подумать обо всем этом завтра и где-то через год посмотрела «Унесенных ветром». К тому времени у меня уже появится телевизор.

А на этот момент не было ничего, не считая квартиры на первом этаже поселка городского типа — час езды электричкой до города В. Я только что прилетела домой из Казахстана и пересчитала имущество: таз с засохшей традесканцией и кипа газет в углу прихожей. Помнится, долго не могла открыть входную дверь: какая-то тварь натолкала в замочную скважину спичек. На руках у меня сидели две привезенные с собой трехмесячные кошки, на плечах невыносимо болела голова с напрочь заложенными ушами, а за плечами болтались увольнение из пароходства, межреспубликанский обмен наследственной квартиры и рюкзак с колечком колбасы — мама положила перед самым самолетом.

— Сукаблянахуй убью, — сказали за стеной, и я поняла, что посадочный бардак с ушами кончился.

— Я сам тебя убью. Убью и играть к тебе не приду, — послышалось в ответ, и я поняла, что никогда не смогу сложить этот пазл самостоятельно.

Я расстелила на полу газеты, достала из рюкзака колбасу и разломила ее на три части. Мы с кошками поели и легли спать под мою куртку. Кошки грели с боков, снизу было тепло от перестроечных «Известий». Через четыре месяца квартирный обмен с Казахстаном станет невозможен в принципе, но я уже успею обзавестись парой пружинных матрасов и шерстяным одеялом, вырученным за утюг — утюгов у меня случится два.

Утром я выбросила традесканцию. Таз был нужен под кошачий туалет.

— Здрассьте. — На лестничной клетке стоял немного слишком яркий для утреннего видеоряда мужчина лет пятидесяти.

Его внешность можно было бы определить как семитскую, если бы не глаза, в которых было все, кроме тысячелетней печали. Руки он держал за спиной.

— Здрассьте, — сказала я.

— Я твой новый сосед, — сказал он. — Дядя Боря звать. В похоронном оркестре на трубе лабаю. Тум-тум-ту-тум.

— А почему новый? — спросила я, радуясь неожиданной победе над пазлом. — Вас раньше тут не было?

— Так тебя же ж не было, — удивился дядя Боря, — раньше тут.

Я открыла дверь шире и посторонилась. Дядя Боря вошел. В руках за спиной у него была мороженая кета килограмма на четыре. Он держал ее за хвост вниз башкой, как букет гладиолусов.

— Угощайся, — протянул он мне рыбу.

Рыба примерзала к пальцам, и я положила ее на пол.

— Так. У тебя нет стола, на чем резать? А на чем жарить — сковородка? А масло, масло ведь надо? Растительное?

— Еще муку, — сказала я, — и соль.

— Бери рыбу, пошли ко мне, — сказал дядя Боря. — У дяди Бори навалом всякого говна.

Через час я вернулась домой с блюдечком, на котором лежали рыбные обрезки для кошек. В желудке моем переваривался кусок жареной кеты.

Дядя Боря полюбил меня отеческой любовью. Второй раз мы встретились возле мусорного контейнера:

— Я так понял, ты на газетах спишь? — спросил он и принес мне вечером три жирные стопки «Труда».