Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Почему же нет? Естественно, можно, — перебил я и осёкся.

— Правильно говоришь, — подтвердил Родин, — я до начала работы получил кругленькую сумму денег от одной госпожи.

— Что, ещё не начал писать, а уже деньги получил? — недоумевал Иван Тимофеевич.

— Да, представьте себе. Сто тысяч получил!

— Вот это да-а-а-а. Нам такие деньги и не снились! — протянул старик и, обращаясь ко мне, сказал: — Учись, Гера, — и вновь прищурил левый глаз.

— А кто же тебе столько мог заплатить? — немного с грустью, вспоминая свою зарплату, осведомился я.

— О-о-о, это очень интересная история, сейчас я вам её расскажу. Только она длинная. Ничего? — Он, не дождавшись ответа, продолжил: — Она связана с той дамой, которая ехала со мной в поезде. Помните? Ада…

— Так это она тебе деньги дала? — перебил Иван Тимофеевич.

— Да — она! Я сейчас расскажу. Это забавно получилось, — улыбнулся Родин. — Книгу я так и не написал. Не вышло. Видимо, нет таланта к этому. По молодости рассказики пописывал, а потом все забросил. С книгой сложней оказалось…

Вдруг у него зазвонил мобильный телефон. «Алло, — сказал он. — Приветик. Как жизнь? У меня ничего. Потом расскажу. Что? А, ты к Рае хочешь попасть? Я просто так тебе не скажу. Хорошо, я пошутил… Мне возьми тогда. Ok? Две… Ну, конечно… Скажешь ей, что от «Роди», понял? Да! Так и скажешь. Деньги я тебе потом отдам. Сейчас ноль. Адрес записывай. Улица Жуковского, дом 56, квартира 2. И не растрепи никому. Смотри… Я завтра с утра сам к ней поеду должок отдать. Ну все… Пока».

Родин прекратил разговор.

Дождь стучал в окно, а ветер дул, срывая ветки с деревьев, которые с треском падали на землю; изредка гремел гром и из-за него даже чуть подрагивали окна в старой оконной раме.

— Так вот, — сказал Родин, — история такая.

В конце апреля месяца, прохладным вечером, часу в девятом, мне сильно захотелось пройтись прогуляться по городу и зайти в ресторанчик чего-нибудь выпить. Настроение в тот вечер было более, чем поганое… Гулял я часа полтора: бродил по пустынным, серым и безжизненным улицам, всматриваясь в мутные окна стоящих по краям дорог пятиэтажек. Безлюдье улиц разбавляли изредка встречающиеся мёртвые лица прохожих, которые с остекленевшими глазами проходили мимо, торопясь по своим делам. В тот момент я ощущал невыносимое одиночество. От этих мыслей, как одеялом окутавших мою голову, хотелось повеситься.

Улица, по которой я шел, должна была привезти меня в один приличный ресторан «Маленькая Гавана».

Войдя в ресторан, в котором сладковато пахло сигарным дымом и дорогими духами, я глазами выбрал один из столиков у дальней стены и направился к нему. Опустившись в уютное кожаное кресло я, закрыв глаза, погрузился в глубокую задумчивость. В глубине зала приятно тянул саксофон, сливаясь с множеством голосов, доносившихся со всех сторон. Из дальнего угла слышался заразительный женский смех… В ту минуту, сидя в уютном кресле, мне хотелось, чтобы так было вечно: чтобы я находился всегда вдали от мирской суеты и всегда мог слышать только этот саксофон и заразительный женский смех. Больше ничего.

Так сидел я минут пять, которые показались мне вечностью. Потом подошел молоденький официант с игривыми, еще наивными глазами. Я заказал сто грамм Jack Daniels безо льда.

Через три минуты мне принесли мой заказ, а еще через минуту появилась она. «Можно мне к вам? — сказала она своим мягким, бархатным голосом, — мне так скучно здесь одной. Вы никого не ждете? — Пожалуйста, — говорю, — я совершенно один и никого не жду».

В тот вечер она была очаровательна. Ее черное атласное платье, обнажавшее острые плечи, было великолепно. Косметики почти не было, как, впрочем, и всегда. Не зная ее возраст, ей смело можно дать тридцать пять лет, хотя ей на самом деле пятьдесят один. Тонкий аромат ее духов волновал меня. Чувство, схожее с тем, будто тебя постоянно накрывает волной. Потом волна уходит, и снова накрывает следующая волна.

«Как тебя зовут? — спросила она. — Ничего, что я как-то сразу на «ты»?» Я сказал ей свое имя. Мы условились без чопорности обращаться к друг другу на «ты». Как сейчас, вижу ее перед собой. «А меня зовут Ада, — сказала она весьма мягко и кончиком острого пальчика провела возле носа. — Многие называют меня Ада Константиновна, но мне это не нравится. Мне сразу кажется, что я уже стара, а старой я быть не хочу, — улыбнулся она».

— А она не замужем? — перебил я. — Кольца на руке не было?