Роберт Кормер - После первой смерти

Миро не сказал ничего. Он почувствовал, что наступило время ожидания. Он посмотрел на автобус. Липкая лента на лобовом стекле была похожа на разорванный бинт. Его всё ещё удивляло то, что эта девушка попыталась увести автобус с моста. Кто мог подумать, что она окажется настолько смелой и храброй? Он нахмурился при этой мысли. С её стороны затевать такое на самом деле было глупо. В автобусе теперь был Стролл – с детьми и с этой девушкой. Мысль об этом его изрядно утомила: автобус был под его личной ответственностью, а сейчас в автобусе Стролл.

Арткин вздохнул, ядовито шипя воздухом, выходящим через уголки рта. Крик птицы расщепил воздух, ему ответил другой. Или это были чьи-то сигналы? Миро посмотрел на Арткина.

- Когда мы вернёмся в фургон, я с ним поработаю пальцами. Потребуется многое, чтобы он сказал нам, тот ли он, за кого себя выдаёт. Если он не скажет чего-нибудь нового, то подождём девяти.

Миро хотел спросить: «А что тогда?» Но не осмелился. За эти два дня он задал Арткину уже слишком много вопросов – больше, чем за всё время, которое он его знал.

Они присели на бампер фургона, позволив нежному утреннему воздуху приласкать их лица. Крики птиц усилились, наполнив собой воздух. Ветерок стал сильнее, зашевелив кустарник и кроны деревьев. Можно ли помочь ветру человеческими руками? Миро желал быть как можно дальше от этого места.

- Теперь, пальцы, - сказал Арткин.

Подросток взвыл через тридцать две секунды. Но тридцать две секунды пальцев это уже было время, Миро это знал. И его даже удивило, что этот подросток терпел столь долго. Он не выглядел особенно храбрым, он казался напуганным до обморока даже ещё до того, как пальцы Арткина его коснулись. Но он держался все эти секунды. Миро отсчитал их у себя в сознании, стараясь не слышать вопли этого подростка. Он вспомнил, как они проверяли укол пальцев друг на друге в классе на занятиях. «Это лишь проба», - сказал им тогда преподаватель. Но маленькой пробы было достаточно – пять секунд или шесть, как наступала мучительная боль, от которой могло спереть дыхание, в кишках наступала слабость, и их содержимое оказывалось в штанах, когда судорога могла схватить даже самые, казалось, недоступные для боли органы.

Тридцать две секунды, и затем подростка вырвало. Две струи рвоты вырвались из уголков его рта, и он начал говорить. Поначалу еле слышно, с сильной одышкой, потому что от боли он лишился дыхания после того, как пальцы прекратили давить ему на шею. Он прекращал говорить, чтобы хоть как-то отдышаться и придти в себя. И затем он сказал то, что Арткин так хотел знать: «Запланировано нападение… специальными подразделениями… в девять тридцать…»

Подросток говорил быстро, порывисто, спотыкаясь на каждом слове. После экзекуции с пальцами все стремятся говорить. Им не терпится показать, как они сотрудничают, говорят всё, что от них хотят узнать, чтобы пальцы снова не вернулись в те же точки на их теле, или что-нибудь лопочут, если им уже нечего сказать. Так же, как и этому подростку. Он продолжал повторять всё те же слова: «Телефонный звонок… девять тридцать… специальные подразделения… телефон, зазвонивший в кабинете… специальные подразделения…», и затем его голос начинал что-то урчать в тишине, мелкие звуки продолжили исходить из него, будто он искал ещё какие-то слова, чтобы продолжать говорить, хоть что-нибудь удерживающее пальцы Арткина.

- Детали, - скомандовал Арткин. - Детали.

Подросток издал что-то похожее на писк какого-нибудь мелкого зверька, заигрывающего с хозяином и старающегося ему во всём угодить, но не владеющего его языком.

- Они нападут с воздуха? Снизу? Зайдут с конца моста?

- Не знаю, - пролепетал подросток, на этот раз, найдя нужное слово. - Я не знаю, - молил его отчаянный голос.

И затем Арткин вдруг стал приветливым и тактичным, к нему вернулась его старая добрая мягкость, в которой даже Миро был не совсем уверен.

- Успокойся, - сказал он, обращаясь к подростку с внезапной нежностью в голосе. - Мне жаль, что тебе было так больно, но это было необходимо. Ты должен это понять. Теперь, скажи мне. Возьми себя в руки и расскажи мне всё.

Перемена тона разговора Арткина возымела на подростка сильный эффект. Он вдохнул и выпустил воздух через уголки рта.

- Я не знаю чего-либо ещё, кроме того, что я уже сказал. Они больше ничего мне не говорили. Отец сказал, что если мне будет нечего вам сказать, то я никого и не предам. Но позвонил телефон. Я слышал, о чём он говорил – о том, что специальные подразделения находятся в полной готовности. Я мог видеть, как внимательно он слушал голос в телефонной трубке, как он что-то записывал, как он закрывал написанное рукой, но я видел, что он записал. Я притворялся, что не видел этого.