Рохинтон Мистри - Дела семейные

Однако вчерашняя встреча с профессором Вакилем на фоне голых больничных стен лишила Тарапоре покоя. И сегодня с самого утра его обуревали странные чувства — ностальгия, грусть, сожаление о потерянном времени, об упущенных возможностях — и он не мог понять причину этих человеческих реакций.

И еще — в уме преуспевающего врача неотвязно звучали строки из «Сказания о Старом Мореходе». Сам изумившись, запутавшийся медик начал читать стихи, которые когда-то Нариман заставлял учить своих студентов:

Нариман нахмурился. Он впервые заметил, что у Тарапоре довольно длинные волосы — врачи обычно так не стригутся, это была бы нормальная прическа, если бы он в рекламе работал…

Появился палатный бой с погромыхивающей тележкой, которую он покатил между кроватями. Молоденький парнишка делал свое дело споро и динамично. Ставил вымытые утки под кровати с аккуратностью, свидетельствующей о желании навести порядок. Бой. Тех, что выполняют эту работу в женских палатах, называют нянечками. Айями. «Айя присматривает за детьми, — думал Нариман. — Собственно, так здесь и воспринимают стариков и больных».

Доктор Тарапоре сосчитал пульс, сделал пометку в истории болезни и продекламировал еще строку:

— «И держит цепкою рукой…»

— Извините, доктор. Зачем вы мне Кольриджа читаете? Я бы куда охотней выслушал ваш прогноз по поводу моего перелома.

Доктор Тарапоре смутился, как школьник:

— Сам не знаю, сэр, почему мне вспомнились ваши лекции в колледже. Мне очень нравились ваши лекции, я до сих пор помню «Старого Морехода» и «Кристабель». И все рассказы Э. М. Форстера из «Небесного омнибуса», которые мы учили.

— Не морочьте мне голову. У меня болезнь Паркинсона, а не Альцгеймера, я тоже помню эти лекции: аудитория, в которую набились две с лишним сотни негуманитарных буянов, они шумят и свистят, стараются своими инфантильными выходками произвести впечатление на десяток девушек, затесавшихся среди парней.

Доктор покраснел:

— Это университетское начальство виновато: оценки по английскому не засчитывались в средний балл, только посещаемость. Поэтому ребятам было все равно. Но даю вам честное слово, сэр, я в этом хулиганстве не участвовал.

Нариман поднял бровь, и экс-студент исправился:

— Ну, может, свистнул разок или два. Без всякого энтузиазма.

Доктор почувствовал, что разболтался не в меру. Он взялся за фонендоскоп, потом измерил Нариману давление и сделал еще какие-то записи в истории болезни. Но на самом деле ему хотелось, чтобы старый профессор поговорил с ним о жизни.

Он сделал новый заход.

— Сэр, «Старый Мореход» напомнил мне о лучших годах моей жизни, о студенческих годах, — он замялся, — о молодости.

И сразу пожалел о сказанном.

«Чувствительная у доктора совесть, — подумал Нариман. — Четверть века прошло, а он все винит себя за безобразия аудитории. Или это просто его методика общения с больными?»

Ну что ж. Нариман счел за благо отказаться от сарказма.

— В каком году вы посещали мои лекции?

— На первом курсе, в шестьдесят девятом.

— Следовательно, вам сейчас лет сорок.

Доктор кивнул.

— И вы осмеливаетесь говорить о молодости, как будто она уже прошла?

— На самом деле, сэр, я чувствую себя старым, когда я…

— Ха. А как, по-вашему, я чувствую себя, когда мои бывшие студенты говорят со мной о своей молодости? «Пусть Прошлое хоронит своих мертвецов», — процитировал Нариман, закрывая тему.

— «Действуй — действуй в живом Настоящем», — продолжил доктор Тарапоре, ожидая комплимента за опознанную цитату.

— Превосходно. Так давайте следовать совету Лонгфелло. Скажите, когда вы возвратите мне мою лодыжку?

Студент вернулся к действительности.

Доктор Тарапоре, возвращенный к постели пациента, постучал по твердому белому панцирю и изрек:

— Гипс прочный.

Нариман усмотрел в этом некую фривольность.

— Конечно, прочный — цемента здесь хватило бы на ремонт моей квартиры. Ваш гипсовальщик увлекся.

Доктор Тарапоре засмеялся:

— Предплюсна — одна из самых коварных групп костей. Особенно в вашем возрасте. Мы должны обеспечить ей достаточную поддержку, защитить плюсну и зафиксировать ногу в неподвижном состоянии. А ваш паркинсонизм требует от нас особой осторожности. Через четыре недели сделаем еще один снимок, но выписать вас можно уже завтра.