Марк Гиршин - Убийство эмигранта. (Случай в гостинице на 44-ой улице)

Я вернулся в гостиницу, сварил суп из концентрата, кастрюлю мне дала черная уборщица. Только лег отдохнуть, Вовы попросили подняться к ним, чтобы спросить, ответил ли критик. Больше они о критике не спрашивали, а я не рассказывал, чтобы не создалось впечатление, что я хвастаюсь. При случае покажу им письмо. После этого я почувствовал, что надо уйти. Видно, когда хозяева хотят, чтобы гость ушел. Я ушел.

Опять Вовы меня позвали.

Я не ожидал, что Вовы сперва посадят меня за стол. Угощали колбасой и кофе. Твердая колбаса в Елисеевском по сравнению с этой — ливерная, сдержанно восхищался Вова. Еще нужно достать, строго поправила Люся. Ну, это я мог, похвастался Вова. Действительно, у Вовы даже лоб покраснел, так он жал на эту колбасу ножом. Нож большой, тяжелый, видно, специально для таких продуктов. А под колбасой дощечка, заметно истонченная, уж наверняка не один год Вова над ней трудился.

Оказалось, Вовы меня позвали, чтоб я записал им все анекдоты, какие знаю. Авторское право сохраняется, пообещал Вова. Я не мог вспомнить ничего, кроме единственного анекдота, хотя слышал их немало, и, наверное, некоторые были остроумные. Но я их быстро забываю. Анекдот, который я вспомнил, был из двух слов: «Вы уже?» Сначала Вовы были разочарованы, но потом Люся неуверенно сказала, что здесь что-то есть. Вова решил: беру! И даже сказал, в какую главу книги они его поставят.

Хотя выражались Вовы солидно, я уже стал понимать, что у них за научный труд. Конечно, я не стал их разочаровывать. И потом я могу и ошибиться. Во всяком случае, трудятся они изо всех сил, это видно. Повсюду валяются раскрытые книги, на кровати разложены листы рукописи, и они уже купили машинку. При мне им все время звонили друзья, даже из другого города один раз. Американцы тоже. С ними разговаривала Люся, английский ее далек от совершенства, но она понимала. Один раз даже мне пришлось взять трубку, Вовы переносили пачки листов с кровати на стол. Голос в трубке показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, откуда. А когда разговор продолжила Люся, я по содержанию догадался, что это редактор «Новой Речи». Видно, он их приглашал в редакцию, они дружно отвечали, что завтра будут, время им очень подходит, мы очень, очень благодарны, и потом пошло прощание, Люся почему-то по-английски, а Вова по-русски.

Мне было не совсем удобно присутствовать при этом разговоре, потому что я однажды рассказал Вовам, как я был у редактора, об обстановке в редакции, что он мне говорил и что я ему. Помню, я доставил Вовам удовольствие, они даже обрадовано переглядывались друг с другом. Я неслышно закрыл за собой дверь и спустился по лестнице в мой номер. Кроме меня, этой лестницей никто не пользуется. Иногда по утрам я встречал здесь негра уборщика. Выходило, он водит по ступеням щеткой и натирает медные ребра специально для меня. Когда очень жарко, я, возвращаясь с улицы, на первой же ступеньке сбрасываю с себя рубашку и, оставаясь полуголым, чувствую себя здесь, как дома. Вот только мимо чужих номеров проскочить, один из них уборщицы, моей соседки, а мой в самом конце коридора, в тупичке. Но обычно они открываются очень редко, может быть, в некоторых даже никто не живет. Сейчас я прошел к себе, даже забыл, что, выйдя от Вов, сбросил рубашку, настолько было глухо в моем коридорчике, только иногда доносилось гудение лифта, и кто-то ужасным голосом кричал в телефильме, но плохо было слышно, наверное, не на моем этаже. На всех каналах эти примитивные фильмы с убийствами, я потому почти не включаю телевизор.

Лежал и вспоминал комнату агентши. Агентшу мне было жаль. Особенно потому, что она сидела как на иголках и даже вида не показывала, еще улыбалась такому никчемному клиенту, как я, на рассказах которого не заработаешь ни копейки. А скоро платить за телефон и этому вьюну секретарю, который почти каждую неделю просит прибавки. Такие мысли. Агентша о них, конечно, не догадывается. Наверное, спит себе сейчас и курей бачит, как у нас говорят, потому что уже очень поздно. Я бы хотел иметь такую комнату, как у агентши, солнечную, с книгами, и чтобы крыши домов были далеко внизу. А в комнату чтоб приходила Нола. Сегодня на перемене Рита кричала на весь коридор:

— Алик, что это значит! Ты уже мне изменил? Завел себе какую-то кралю и забыл старых друзей. Кто она такая? И такой с виду скромный мужчина.

Мне было неловко. Мы с Ритой присели в холле, где все собираются на перемене. Она курила и тянула из баночки какое-то питье, я ей купил в автомате. Настроение у нее неважное. Она опять без работы. Наверное, подвел диплом института красоты. А ОМО каждый раз, как говорит Рита, «откалывает коники», и надо со скандалом вырывать у них деньги на жизнь. В последний раз Рита им заявила, что если не дадут денег, то она выйдет на Бродвей, это как раз близко от ее гостиницы. Вы смеетесь, Алик? А что такое? Я приехала голодать в Америку? В это время к ней подошел какой-то парень в приталенной кожаной курточке и синих очках, и они о чем-то стали говорить в сторонке.