Геннадий Семенихин - Лунный вариант

И он показал лабораторию до каждого станка и стендового устройства включительно. Сам увлекся, рассказывая о недалеком, на его взгляд, будущем ракет. Он был полон веры в свою идею, этот инженер группы реактивного движения. Вытирая ветошью испачканные машинным маслом руки, виновато заметил:

— Между прочим, заработки у нас не очень.

— Я согласен и на «не очень», лишь бы с вами, — рассмеялся в ответ молодой, полный энергии Тимофей Тимофеевич… И пошел по жизни рука об руку со своим учителем и наставником. То, о чем говорил Королев в тридцать шестом, осуществилось в шестьдесят первом, когда взлетел Гагарин. «Наш ГИРД называли раньше группой инженеров, работающих даром, — вспомнил Тимофей Тимофеевич. — Надо было бы теперь вернуться к истории ее возникновения и внести поправку. Все-таки это была группа инженеров, работавших для истории не даром. Так точнее. А в космонавтике невозможно без точности».

Конструктор поднял глаза на Горелова, возвращаясь к действительности, повторил свою мысль:

— Нельзя так говорить о своих родителях. Мы не какие-нибудь родства не помнящие, молодой человек. Да-с!

— Я не буду больше, — покорно согласился Алексей, но тут же упрямо прибавил: — А «Заря» — это все-таки чудо.

Тимофей Тимофеевич, тронутый похвалой, гордо отбросил назад голову, ладонями уперся в зеленое сукно стола.

— Значит, хотите лететь на «Заре», Горелов?

Спросил строго, испытующе, глаза под лохматыми бровями остались непроницаемыми.

— Хочу, — тихо, почти торжественно подтвердил космонавт.

— А если я возьму и не посажу вас? — прищурился Тимофей Тимофеевич.

— То есть как? — растерялся Алексей.

— Да очень просто, — чуть не расхохотался конструктор. — Вас в дублеры, а на ваше место кого-нибудь еще. Субботина, Локтева, Карпова. Разве у меня выбор маленький? Тогда что будешь делать, эпикуреец?

— Еще год буду ждать.

— Ну, а если и на новый год не посажу.

— Второй год буду ждать.

— А если и на втором году не получится?

— Третьего буду дожидаться, Тимофей Тимофеевич! — пылко воскликнул Горелов. — Потому что космонавтика давно стала целью моей жизни.

— Не пышно ли сказано?

— Нет, Тимофей Тимофеевич. Я собрался в космос не за славой и почестями. Я иду в космос, как в бой за новое!

— Гм… Может, и несколько патетически, но верно.

Конструктор вышел из-за стола и, подойдя к Алексею, положил ему на плечи тяжелые руки. Тому было неловко сидеть, после того как главный поднялся, и он стал подниматься, не снимая этих тяжелых рук. Конструктор не удерживал его в кресле. Они стояли друг против друга, смотрели глаза в глаза.

— Согласен… Это уже речь не мальчика, а мужа, — одобрительно отозвался конструктор, — подобное и хотелось услышать. Я же с вами пока что только по дубликату личного дела да чужим отзывам знаком. Садитесь, Алеша, и позвольте мне отныне именовать вас так?

У Горелова словно гора свалилась с плеч. Он понял, что минута первого знакомства, минута иногда обманчивая и неверная, уже осталась позади, и этот с виду хмурый, углубленный в свои дела и мысли человек почему-то остался им доволен, его понял, и ледяная стенка, возникавшая было меж ними, уже лопнула, превратилась в теплый ручеек. Тимофей Тимофеевич снова обошел стол. Погас яркий верхний свет, ему на смену блеснул луч из-под зеленого абажура, уютной полоской лег на сукно. Конструктор глядел на Алексея и думал. Уже многих посылал он в космос. Одни из них оставались такими же, какими он их знал до полета: сдержанными, волевыми, скромными. У других пробуждалась склонность к рисовке, стремление, рассказывая о своем пребывании в космосе, осложнять трудности полета. Третьи, к счастью, совсем немногие, начинали важничать и тучнеть.

Таких было мало, и думая о них, Тимофей Тимофеевич никогда не раскаивался, что предоставлял им место в кабине летчика-космонавта. Не раскаивался потому, что они тоже были героями и только потом, после совершенного полета, не выдерживали более трудного испытания славой.

Ощупывая внимательным взглядом этого молодого курчавого парня, конструктор думал, каким он станет, когда вернется на Землю из первого такого сложного и опасного полета вокруг Луны, к какой категории примкнет: первой, второй, третьей. «Лишь бы не к третьей» — подумал конструктор и отбросил назад редеющие волосы.

— Так что же, волжский житель, — ободряюще прищурился он, — выходит, старику и попугать вас не удалось?

— Удалось, Тимофей Тимофеевич, — весело ответил Горелов, — даже ноги стали холодеть. Ни на одной из тренировок такого страха не испытал.