Геннадий Семенихин - Лунный вариант

— Орешников! — окликнул он одного из только что вошедших. — Это что? Технический сырец или спиритус вини? — и кивнул на бутыль.

Тот, что внес бутыль, весело улыбнулся:

— Медицинский. Самый что ни на есть чистейший спиритус вини.

— Браво! — прогудел человек в реглане. — А я как раз пять верст по дождю отмахал. Того и гляди, инфлюэнцу подцепишь. Как думаешь, Орешников, могу я инфлюэнцей заболеть, если под этаким ливнем пробыл?

— Запросто можете, — тотчас же согласился собеседник.

— Вот и я так думаю, — засмеялся человек в реглане. — А если граммов семьдесят пять чистенького выпью, а? Тогда и всякой инфлюэнце конец. Так ведь, эпикурейцы?

— Разумеется, — вразброд ответили присутствующие.

— Мензурка найдется?

— Найдется.

— Тогда налейте мне мои семьдесят пять. Но ни одним граммом больше.

Он взял маленькую конусообразную стеклянную посудину, посмотрел на свет и, крякнув, лихо выпил.

Алексей, наблюдавший эту сценку, сказал инженеру Зотову:

— Как у вас все просто. Промок, выпил. У нас бы генерал Мочалов не помиловал за такую вольность.

Человек в реглане обернулся и охватил всю его фигуру выпуклыми привязчивыми глазами. Потом стащил с седеющей головы берет из водонепроницаемой ткани, так не шедший к старомодной кожанке. Тяжелый подбородок насмешливо дрогнул:

— Между прочим, Сергей Степанович Мочалов правильно поступает. Сам военный человек и военных людей воспитывает. Если бы он получше еще им хорошие манеры прививал, совсем бы было превосходно. Да в чужой монастырь со своим уставом соваться еще бы не советовал…

Последнюю фразу человек в реглане произнес не зло, а, скорее, насмешливо, но от этого его слова еще больнее хлестнули Алексея, уже понявшего, что он допустил бестактность.

— Извините, — произнес он, краснея, — я не хотел так громко. Это после долгого пребывания в скафандре голос осел.

Человек в реглане, продолжавший его бесцеремонно разглядывать, заметил добрее:

— Даже шепотом не надо аппетит портить старшим, космонавт Горелов. Ну, давайте знакомиться, что ли. — Он протянул широкую сильную ладонь с узловатыми венами. — Главный конструктор аппарата, который вы сейчас изволите, мой друг, штудировать. Тимофей Тимофеевич.

Алексей, ища поддержки, посмотрел на окружающих, смущенно пожал протянутую руку:

— Капитан Горелов.

Он уже давно привык к неожиданным знакомствам и встречам, к тому, что люди, работавшие в космонавтике, нередко даже заочно знали его по фотографиям, личному делу, медицинским отчетам и после первого же рукопожатия начинали с ним держаться как со старым знакомым. Но он никогда бы и подумать не мог, что знакомство с главным конструктором «Зари» начнется с такой неловкости. «И дернуло же меня сказать ему под руку! — корил себя Алексей. — Пил бы уж старик спокойно свои целебные семьдесят пять граммов спиритуса вини. Так нет же, о порядке в чужом доме заговорил». Конструктор, усмехаясь, любовался замешательством космонавта. Потом отряхнул берет и снова водрузил на голову.

— Ну ладно, ладно, — изрек он миролюбиво. — Сейчас вы поступите в распоряжение служителей Гиппокрита. Когда он у вас освободится? — обратился он к одному из врачей уже совсем другим, сухим и требовательным тоном.

— К двадцати ноль-ноль, Тимофей Тимофеевич.

— Значит, ровно в двадцать один час, как выражаются люди военные, или в девять вечера, как предпочитаем говорить мы, штатские, жду вас в своем кабинете.

— Слушаюсь, Тимофей Тимофеевич.

— Вот и хорошо. — Он поглядел на Алексея, еще раз усмехнулся и, ни слова больше не говоря, повернулся к нему спиной. Уже с порога проворчал: — А насчет семидесяти пяти граммов от инфлюэнцы, тут уж вы меня, батенька, простите. Я ведь тоже в какой-то мере эпикуреец.

Ровно в девять Горелов переступил порог кабинета главного конструктора. Впрочем, огромный зал, отведенный на заводе космических кораблей Тимофею Тимофеевичу, меньше всего походил на кабинет. Это было нечто среднее между лабораторией и музеем. Большой книжный шкаф вмещал в себя сотни томов справочной литературы. В глаза посетителю бросались прежде всего маленький, теряющийся в конце зала письменный столик и другой стол, заваленный рулонами чертежей, сохраняющий свежие следы упорной работы. В одном углу стояла распахнутая пилотская кабина космического корабля, в другом — отдельные детали: макет приборной доски, схема терморегуляторной установки. На зеленом сукне письменного стола гордо возвышался темно-синий глобус Луны, такой громадный, что плечистый Тимофей Тимофеевич казался на его фоне чуть ли не карликом. При появлении Горелова он не встал, а только поднял вверх тяжелый подбородок. Сурово поджатые губы не дрогнули. Выпуклые глаза глядели несколько строго, и от этого Алексею стало не по себе. Конструктор нажал на столе кнопку, вошедшей в кабинет немолодой секретарше сухо сказал: