Иосиф - Эшелон

Шел сентябрь 1973 года. Погода стояла изумительная, и от санаторно-музфондовской тоски я сразу же после завтрака убегал на пристань, садился на катер и ехал в родной Симеиз, Оттуда быстрым шагом по живописнейшей дороге я шел в Кацивели, где у самого моря стоит красавец-радиотелескоп Крымской обсерватории — знаменитый РТ-22. Там работали ребята из моего отдела, и мне было с ними хорошо. Кроме того, присутствие начальника (т. е. меня) было полезно для дела — отношения с Крымской обсерваторией были далеко не простые. К обеду, я, опять-таки катером, возвращался в санаторий.

За обедом я отчаянно хвастался — какие, мол, красоты в Симеизе, какой впечатляющий радиотелескоп стоит в Кацивели, и как там славно купаться — не то, что в этом музфондовском лягушатнике! И как-то раз бедная Татьяна Владимировна не выдержала моей трепотни и с укоризной сказала: «Чем распалять мое воображение такими красотами, взяли бы с собой на прогулку бедную одностольницу». «Отлично, — сказал я, — только за завтраком не задерживаться — катер ждать не будет!»

Прогулка удалась на славу. Татьяна Владимировна прямо-таки ожила. На обратном пути, когда, отчалив от симеизского пирса, катер довольно далеко ушел в море и стал разворачиваться на Алупку, я показал своей спутнице белеющие на «хвосте» Кошки купола Симеизской обсерватории и с деланной небрежностью заметил: «Вон там я проработал четыре года!» «Боже мой, какие же вы, астрономы, счастливые — жить и работать в таком райском месте!» Желая окончательно сразить наивную провинциалочку (непонятно только — зачем, скорее всего, просто по привычке), я ответил ей: «Наш покойный верховный шеф — академик-секретарь Арцимович как-то заметил: «Наука есть способ удовлетворять свое любопытство за казенный счет». Этакой небрежной ссылочкой на знаменитого физика я, по идее, должен был окончательно утвердить свое почти космическое величие. Но тут случилось нечто абсолютно неожиданное. «Знавала я Вашего Льва Андреевича», — не без некоторой ядовитости заметила Татьяна Владимировна. Я, естественно, несколько изумился. Как-то вдруг наш роли переменились, и я быстро превратился в наивного провинциала, слушавшего, разинув рот, светскую даму.

Было мне от чего испытать такую метаморфозу. То, что рассказала о покойной Льве Андреевиче моя случайная знакомая, решительно меняло мои давно устоявшиеся представления об этом незаурядном человеке. Я никогда не был близко знаком с ним, хотя довольно часто наблюдал его издали. Еще бы! Многие годы он был академиком-секретарем моего отделения физики и астрономии. Его авторитет был безграничен. Сколько раз я любовался им, когда он проводил собрания нашего отделения — весьма сложного, разношерстного организма. Как он мог мгновенно ориентироваться в быстро меняющейся ситуации, выбирая единственно возможную линию поведения. Какой же это был блистательный полемист, как он умел сразу же находить еле заметную слабину в позиции оппонентов! Надо же знать состав нашего отделения! Это вам не депутаты Верховного Совета! Какие характеры, какие коллизии — и это при действительно тайном голосовании! За всю мою жизнь я не видел такого блестящего и абсолютно компетентного руководителя сложнейшего коллектива. Он был обаятелен, его чеканная речь искрилась юмором. И всегда чувствовалось, что Лев Андреевич — барин, аристократ в самом высоком смысле этого слова. Добавлю еще, что моему избранию в Академию в 1966 я всецело был обязан твердой поддержке Льва Андреевича. Короче говоря, этого человека я любил издалека. Тем более, что в отличие от других физиков его ранга он прекрасно разбирался в астрономии.

И вместе с тем… Вместе с тем, его поведение иногда меня одновременно и удивляло, и огорчало. Я, например, никак не мог ни понять, ни простить его отношения к лучшему из наших астрономов, высокоталантливому Соломону Борисовичу Пикельнеру. На моих глазах он, будучи председателем общего собрания отделения, железной рукой проваливал его кандидатуру на выборах. Были и еще моменты, неприятно меня удивлявшие. В общем, у меня сохранился довольно сложный и противоречивый образ Арцимовича как сильного человека блистательного ума, поведение которого иногда бывало непредсказуемо.

Вернемся, однако, к катеру, выполняющему рейс Симеиз — Ялта. Татьяна Владимировна продолжала: «Я встречалась со Львом Андреевичем в течение последних двух лет его жизни у себя в Минске. Он был безоглядно влюблен в мою подругу Марину — жену некоего белорусского чиновника средневысокого ранга. Я не видела до этого примера такой абсолютно безрассудной любви. Он тайно приезжал в Минск встречаться со своей любимой. Воображаю, чего это ему стоило! Моя подруга — особа весьма практичная. Она, например, через Арцимовича устраивала делишки своих протеже, кажется, даже родственников. Одного какого-то типа даже хотела академиком сделать. А на его похороны в Москву Марина не поехала. Как видите, я знала Вашего великого Арцимовича!»