Герман Садулаев - Шалинский рейд - роман

Дядя нисколько не удивился моему признанию.

– А кто их любит? Никто не любит чеченцев. Даже сами чеченцы не любят чеченцев. Знаешь, что сказал генерал Дудаев? Он сказал: в этой войне на поле боя сойдутся два самых грязных народа во вселенной – чеченцы и русские. Бехумш, вот как он сказал. Это от корня «грязь», и еще это значит змеи. Змей считают самыми скверными существами. Ты можешь сколько угодно кормить и ласкать змею, все равно она тебя ужалит, просто так. Такие люди чеченцы: злые, жестокие. И русские такие же. Только еще и трусливые. Поэтому они собираются большими толпами, целыми дивизиями, и убивают просто так, потому что боятся.

– И что же, все люди плохие?

– Все люди плохие. Все народы. Есть только один хороший народ – это евреи. У меня на зоне был один товарищ, еврей. Честный человек. Настоящий, правильный вор. Остальные были подонки, все. Суки. И русские, и земляки-чеченцы, и татары, и молдаване – все сволочи.

В своих суждениях Лечи был большим оригиналом. Особенно на фоне антисемитизма, ставшего в Чечне более распространенным, чем среди русских черносотенцев. Евреев винили во всех бедах. Везде видели следы их заговора. А Лечи, так тот наоборот. Только евреев считал хорошими людьми. Я даже улыбнулся.

– Что же делать?

– Ну, ты же сам мне говорил. Для того и закон, государство. Чтобы держать людей в рамках. Если бы люди все были хорошие, зачем нужно было бы государство? Не нужно было бы. Но люди – плохие. Потому никак нельзя без закона и тюрем. Мне что ли, уголовнику, тебя учить?

– Ты не уголовник, Лечи. Ты теперь сотрудник правоохранительной системы.

Лечи покачал головой.

– Да, я все свои сроки отмотал от звонка до звонка. Теперь я чист перед людьми и перед Аллахом. Но я еще мало во всем этом понимаю: процессуальное право, законность. Я знаю, что должна быть справедливость. И есть отморозки, которых надо валить. Без следствия и адвокатов. Поэтому я вчера…

– Не надо. Не говори.

На окно с другой стороны сел воробей. Я поднялся и, открыв форточку, накрошил ему хлеба. Воробей меня совершенно не боялся и принялся клевать крошки. Лечи смотрел на воробья.

Прилетели большие злые голуби и прогнали мелкого птаха. Лечи встал.

– Я пойду. Завтра жду тебя на службе.

– Ладно. Завтра я приду.

– Все будет хорошо, Тамерлан.

Я поднял на него вопросительный, непонимающий взгляд.

– Это я так. Счастливо оставаться.

Я проводил дядю и остался стоять во дворе, вдыхая свежий воздух, пахнувший кострами – селяне жгли мусор. Начинало темнеть.

Я снова вышел на службу. Все изменилось с того дня. Мы больше не отсиживались в кабинетах. Мы не успевали почистить свою обувь от пыли и грязи. Все время были на ногах. Мы искали и находили похитителей, вымогателей, грабителей. Накрывали точки, где торговали наркотиками. Мы даже заставляли сдавать оружие некоторые, чересчур независимые и неподконтрольные группировки. Мы, казалось, чувствовали, что нам осталось совсем немного, и хотели успеть. Сделать хоть что-то.

Нам угрожали расправой. Иногда в нас стреляли при захвате. Пару раз устраивали нападение на Лечи. Даже на меня напали один раз, когда я шел домой после службы. Их было четверо, сопляки, им бы в школу ходить. Могли застрелить из-за угла, но почему-то не стали. Я шел по тротуару, они отделились от забора и преградили мне путь:

– Ты, отдавай автомат! Или гранату взорвем!

Отмороженные подростки были вооружены ножами, у одного был пистолет за поясом и граната, которую он держал перед собой. Странно, что он не наставил на меня пистолет. Глупый какой-то. Потом оказалось, что в пистолете не было патронов, но я-то этого не знал! Вполне мог бы испугаться.

Я сразу вспомнил малолетних бандитов: они терлись во дворе, когда мы брали с поличным наркоторговца.

Медленно снял АКМ с плеча, как будто действительно собирался его отдать, и резко, неожиданно для отморозков, ударил главного прикладом в подбородок. Он упал, граната покатилась по земле. Я заметил, что кольцо не было выдернуто. Клацнув предохранителем, я дал очередь по тротуару перед нападавшими. Одного пуля, отрикошетив, слегка задела по голени, и он свалился, крича от боли. Двое побросали ножи и убежали. Обоих подростков, оставшихся на земле, я оглушил ударами приклада по голове. Забрал пистолет и гранату, выкинул ножи за забор и ушел. Не стал их даже арестовывать.

Назавтра я рассказал о случившемся Лечи, и он настоял, чтобы я больше не ходил один. Теперь со мной всегда были двое молодых сотрудников. У самого Лечи тоже была охрана – четверо пожилых мужчин. Мне сначала было не очень понятно, как они смогут защитить шефа в случае реальной заварушки.