Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

Ведь мы меняли район действий, покидая эти места. Так начался наш переход, затянувшийся, если не ошибаюсь, на несколько недель. Тогда, как я помню, по прибытии на новое место было проведено совещание штаба партизанских сил, действовавших в этой зоне. Наш путь пролегал в направлении Йаоска, Кускавас, Эль-Чиле. А шли мы со стороны Лас-Байяс и Васлала. В походе — не помню уж на какой день пути — Модесто сказал, что меня спускают в город, чтобы подлечить лесманию да и аппендицит. Кажется, тогда же этот знаменитый реподраль, за которым посылали, вдруг появился в руках одного из связных. Но эти картины прошлого видятся мне весьма смутно, и я многое уже не помню. Дело в том, что инъекции реподраля надо делать три раза в день в течение не помню скольких, вроде бы трех, дней. Это мне больше всего улыбалось, учитывая то, что мы тогда пересекали самые опасные зоны, да и в смысле гигиены условия были не ахти. Так что меня кололи перед началом перехода, еще лежащего, а потом правда, на привале во время марша раздавалось: «Эухенио, на укол!» Тут же появлялся эскулап Эдвин Кордеро. Я же расстегивал ремень, спускал брюки, но вещмешка и ружья не отпускал. Так и стоял. А он, с вещмешком и оружием за спиной, хватал шприц и, не смачивая ваты в спирте, без, что называется, ничего — колол. Что и говорить, мы были полудикари, и еще счастье, что у нашего лечилы была легкая рука и в первые дни боли это мне не причиняло. Но можешь себе представить, что после серии уколов ночью, когда мы отдыхали, как больно мне было, и что это такое, идти и идти с ноющими от боли ногами, с болью, причиняемой лесманией. Это просто неописуемо, если тут учесть и голод, и выбившую всех нас из равновесия гибель Тельо, которая давила на нас. Да к тому же боли от уколов. Только разные воспоминания роятся в тебе. Я, например, вспоминал, как ездил на каникулы на ферму моего дяди Виктора, который делал своим коровам прививки, когда те паслись. Он их колет, а коровы знай себе, стреноженные или так просто, бродят. Вот что я тогда вспоминал, и чувствовал себя коровой... или лошадью. А эскулап все твердил, чтобы я не напрягал ягодицу. Так я и делал, чтобы не чувствовать боли, когда он колет. Но все равно от уколов у меня там все болело. И когда меня кололи, то сама скотская обстановка низводила меня до положения животного. Я был не лучше коров моего дяди Виктора, поскольку когда меня кололи, то я чуть взбрыкивал, как взбрыкивали его коровы. Но корова моего дяди Виктора, после всего этого здоровая, уходила со своим теленочком, так что ей от ветеринара было немного боли. Меня же кололи постоянно, и после этого надо было идти. К тому же гибель Тельо продолжала на меня давить. И уж совсем худо было от того, что я не знал, кто же родился у Клаудии, мальчик или девочка. Мне-то ведь только и сказали, что у меня ребенок. Но я не знал, мальчик это или девочка. Вот что еще все это время мучило меня.

Наконец мы добрались до одного места, где, собственно, лагеря-то и не было, так как находилось оно в предгорье на довольно открытой местности. В общем, это были не совсем чтобы горы. Но не походило это и на равнинный запад Никарагуа. Ведь на севере равнины совсем иные. Здесь я пережил очень большую радость — из тех, что не забываются — когда мне сказали, что там Гато Мунгия. Вот это да! Это было вроде великой новой встречи. Не скажу, для кого из нас это было возвращением, но склоняюсь к тому, что наша очередная встреча проходила на принципиально новой основе. И вот Гато! Он здесь и знает, что и я должен прийти. Гато, который значил для меня очень и очень много. Я ведь рассказывал, что было нас пятеро задушевных друзей: Леонель, Хуан Хосе, Гато, Камило Ортега и я. Надеялся я там, в горах, встретить Камило. (Интересно, что во время демонстраций, когда мы смывались от гвардии, Камило, высокий, худой и с длиннющими ногами, бежал пригнувшись, чему, видимо, его кто-то научил). В общем, изнутри у меня так и рвалось: «Эхма! Вот так-то, Камило, Гато, Леонель, Хуан Хосе и я партизанах!» Мог ли я представить себе, что все мы окажемся в горах. И будем партизанить, представляя, как этот чертушка худющий Камило скачет по горам, через поваленные деревья. А Гато с его зелеными глазищами, представлял я себе, будет лучшим дозорным и лучшим стрелком. В тот момент я чувствовал, что все вместе мы были бы непобедимы. Итак, Гато вроде должен там быть. И я спрашивал себя, каким же он стал. Может быть, он уже командир боевой тактической группы. Очень даже может быть, поскольку он проходил специальную подготовку, а некогда ходил и в студенческих лидерах, да к тому же он уже два года как в горах, значит должен стать начальником.