Действительно, на следующий день меня вызвали на совещание, в котором участвовали Модесто, Родриго и Гато. Причем Гато отмалчивался. Чтобы сообщить мне свое решение, они выбрали Родриго, и я был уверен, что они мне выложат окончательное решение. К тому же я не знал, отправляют ли меня в город из-за лесмании и аппендицита или речь действительно шла о рациональной расстановке кадров. А быть может, меня и впрямь потребовали для подпольной работы в городе. В общем, меня вызвали, и пока Модесто и Эдгардо молчали, Родриго сказал: «Слушай, Эухенио, мы тут подумали, к тебе пригляделись, увидели, что ты можешь, твои моральные качества, способность быстро адаптироваться. Но горы — это всего лишь только школа, куда из города придут еще многие товарищи, чтобы пройти подготовку, а потом вернуться назад. В этом смысле горы — великая школа, где мы также формируем наших людей, а потом уже окрепших мы посылаем в город, поскольку горы — это еще не все и мы должны стремиться работать как в городе, так и в сельской местности...» Все это он мне разъяснил, упомянув множество разных вещей, и добавил: «Тебе мы хотим сказать вот что: Эухенио, который пришел сюда, это не тот Эухенио, который спускается в город. Ты уходишь в город, и там товарищи тебе поручат нужное дело...» Многое тогда промелькнуло у меня в голове... Дескать, почему же именно так? А потом я подумал: ну хорошо, я спускаюсь в город. Но не в Леон ли? Ведь в Леоне меня знают. Я там и трех кварталов не пройду, да просто в машине у светофора не смогу остановиться без того, чтобы полицейский или какой-нибудь гвардеец меня не узнал. Но просить, оставьте меня, я не стал, потому что всегда буду там, где мне прикажут.
Итак, мне приказали спуститься с гор. И осмелюсь сказать, что мне это было не по душе, поскольку я уже поверил в себя и столькому научился в горах, что мне подумалось: не могу я бросить ребят, не могу уйти вниз. Не могу я оставить их. Но таково было решение командования, и я ушел вниз. Это было летом, в середине апреля 1975 г.
Спускаться мы начали вместе с Хуаном де Дьос Муньосом и Вальдивией, то есть Хосе Долоресом Вальдивией, которого там называли Фаустино или Сильвестре. Фаустино дошел с нами только до определенного места: он должен был добраться до Куа и открыть там новый маршрут. Я же двинулся дальше. Шли мы несколько дней, пока как-то уже к вечеру не добрались до одного маленького ранчо, где я познакомился с Франсиско Риверой (Хуана де Дьос я знал и раньше: он был с Гато в лагере, а потом, ведь это он привел меня в горы, куда я столь памятно карабкался в 1974 г.). Словом, мы подошли к ранчо, подали сигнал и нам ответили. Мы вошли. Домик был небольшим, то есть пять на пять метров, да кухня, где было несколько табуреток, маленький грубой работы столик, гамак, кровать, очаг с вот-вот готовым закипеть черным кофе, а рядом еще одна табуретка. Когда мы вошли, то внутри дома я обнаружил голубоглазого симпатичного блондина в техасской шляпе, который даже не пошевельнулся. Затем, когда Хуан де Дьос сказал: «Ромуло, это Эухенио», — то он меня спросил, протянув руку: «Так вы Эухенио?.. Очень приятно, товарищ». При этом он так даже и не приподнялся. «Ну как дорога?» — сказал он. — «Нормально, товарищ». «Компита [80] Компита — уменьшительно-ласкательное от слова «компа» — товарищ.
, — обратился он к хозяйке дома, — вроде закипает». Он весь был поглощен кофе, подбрасывая в огонь дрова и покуривая. «Как там ребята?» — спросил он. — «Хорошо, компа». Говорил он точь-в-точь как крестьянин, но выглядел по-городскому. У очага же он — белокожий, с голубыми глазами, тонкими чертами и в техасской шляпе на голове — вообще смотрелся как американский ковбой. Да... этот человек... он выглядит как техасец, а говорит как местный крестьянин. Ну, мы еще немного поболтали, причем он расспрашивал и говорил о вещах серьезных, но языком крестьянина. Потом мы стали укладываться спать, однако не в доме, а метрах в пятистах, где нашлось несколько гамаков. Беседу продолжили и на следующий день, а затем мы двинулись в путь, продолжая спускаться с гор... да, мы спускались с гор. Я убедился, что это факт неопровержимый: я иду в город. В этот момент в мою голову приходили разные мысли. С одной стороны, я расставался с самым тогда для меня дорогим — с моими братьями по горам. С другой стороны, я приближался к тому, что любил больше всего, к городу и к моим городским друзьям. Кроме того, я не знал, куда меня определят. Наконец, меня ждал город с его электричеством, новыми красками, автомобилями, радио, телевидением и сахаром, который можно есть, когда хочешь. Да, да, когда хочешь. И потом в городе чувствуешь и смену времен года. А еще можно купить мороженое и послушать попс [81] То есть популярная (поп) музыка.
. Да и в кино при случае зайти. И автомобили, кругом автомобили.
Читать дальше