Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

Эта новая встреча с Гато стала одновременно и встречей с тайной... и с чем-то реально существующим. Что-то в таком роде. Она нечто означала. И я вспоминал все рубашки, которые носил Гато, и все его брюки и ботинки. Всех его подружек, и все выражения, появляющиеся на его лице. Я вспоминал его глаза и все то, что Гато говорил. До места мы добрались уже ночью. В темноте я разглядел несколько фигур партизан. Я знал, что Гато здесь зовут Вентурой. Потому я и спросил, где Вентура. Мне ответили, что он спит. А где? И меня довели до того места, где он спал в гамаке. Лето уже наступило, поскольку припоминаю, что листва была сухой. Я шел медленно, чтобы не разбудить Гато, хотя вообще-то в любом случае собирался его разбудить. Но все равно шел я тихо, чтобы он не понял, что мы уже здесь. По сухой листве надо ходить осторожно, поскольку она шуршит и выдает тебя. Было около трех часов ночи. Я подошел к Гато, спавшему в своем очень низко подвешенном, так в ладонь над землей, гамаке. Палатки над гамаком он не разбил — ведь было лето, — и луна сквозь зеленую листву освещала все вокруг. Я увидел оружие Гато — это был Ар-15. Мой карабин М-1 будет похуже.

Да и понятно, ведь и он лучше меня, и больше меня находился в горах. Я стоял рядом с Гато и чувствовал, что он пахнет так же, как я. Это был тот же запах, что исходил и от моего вещмешка. От моего гамака и моей накидки. Но в чем-то его запах был иным, отличным от моего. Хочу сказать, что я волновался, так как не знал, будет ли он рад увидеть меня и почувствует ли он то же самое, что чувствовал я. Я нервничал, не знал, как он отреагирует. А вдруг просто скажет: «Привет, как дела!» Или еще что. Откуда я знал, что скажет Гато. Вот так я простоял какое-то время: разглядывая гамак и вбирал в себя разные запахи, вспоминал тысячи разных вещей и внутренне обращался к нему, дескать, видишь, вон аж куда нас занесло. А потом тронул его и сказал «Вентура... Вентура... а, Вентура...» Просыпаясь, Гато сказал: «А-а-а-а-аа?» «Вентура, это я, Эухенио». Когда я произнес «Эухенио», то Гато было резко подскочил, но остался полусонным сидеть в гамаке... Видимо, услышав «Эухенио», он решил, что спит. Потом у него выступил пот, а я схватил его за освещенную луной голову и сказал: «Гато, это я, Эухенио». Только тогда он сказал мне: «Худышка!» Мы обнялись, да так и рухнули на землю, поскольку я-то сидел перед ним на корточках, а он выпал из гамака, и тут я опять ощутил запах Гато. А он мне сказал: «Ну как ты?» — словно желая этим сказать, дескать, как там тебе досталось. После того как я ушел и ты столько всего совершил — и там и здесь, — и как тебе здесь после всего того, что уже довелось пережить, и что мы опять вместе, и как тебе сейчас, когда мы увиделись снова после всего. В общем, так мы какое-то время полулежали, обнявшись, а потом поднялись, и Гато сел в свой гамак, а я присел перед ним на корточки. Столько всего надо было нам сказать друг другу, что мы просто не знали, с чего и начать. В лунном свете я разглядел у Гато небольшую густую рыжую бородку, а глаза так и остались зелеными. Меня он спросил: «Ну как Клаудия?» — «Не знаю. Говорят, что у меня ребенок. А ты? И Суси?» «Парень — сказал он, — все кончилось». — «Как это, все кончилось?» — «Да так, она там, а я здесь. И все кончилось». «Но ведь колечко-то ты носишь», — заметил я. Дело в том, что когда-то Суси купила два колечка и одно из них подарила Гато. На колечке Суси было выгравировано ее имя «Суси» и дата их первой встречи. А на колечке Гато (Эдгарда) было написано «Эдгард». «Ага, — сказал он, — но я здесь, а она там. И у нее есть то ли парень, то ли муж, не знаю точно...» — «Да ну! А чего ж ты колечко-то носишь?» — «Да не слезает оно, хотя там у нее уже другой парень появился».

Мы замолкли. А потом рассмеялись и понесли всякую чушь, ну, не то чтобы непотребности, но вели всякий беспорядочный треп. Вскоре нас начало клонить ко сну, ведь уже рассветало. На следующий день мы оба встали одними из первых, словно и спать больше не могли, гак нам хотелось поговорить и посмотреть друг на друга. Я начал рассказывать. Тогда-то он мне и сказал: «Знаешь, мне сообщили, что вначале у тебя были проблемы и горы давались тебе нелегко. В общем, просто сказали, что у тебя трудности». — «Да, начало давалось тяжело». На это он ответил, что и ему пришлось туго. Словом, беседа текла мягко, ровно и спокойно. «Похоже, — сказал он, — тебя пошлют в город». «Кого?» — спросил я. — «Тебя, тебя». И добавил: «Думаю, это правильно, так как там от тебя больше пользы». «Нет, парень, — сказал я, — физически я уже окреп». — «Ну, это-то да, но теперь речь идет не о физическом состоянии, а о том, где мы с точки зрения военно-политической можем принести больше пользы. Я считаю, что в городе ты нужен больше. Правильное это решение, идти тебе в город». — «Ну хорошо, если меня пошлют в город, то пускай. Я пойду туда, куда меня пошлют, но ведь я уже набрался сил, чтобы остаться в горах, и доказал это». — «Нет, паря, — сказал он мне, — ты не дави на физическое состояние, не о том речь, а о том, где мы больше нужны».