Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

— Их хотят заставить расплатиться за пулю, — мрачно произносит Фахимех.

— Какую пулю? — холодея, спрашиваю я.

— Пулю Доктора. Только так они смогут получить его тело.

— Это я убил тебя, Доктор?

— Ты хотел меня убить?

— Нет.

— Тогда почему ты беспокоишься?

— Люди могут подумать, что я хотел.

— Почему?

— Ну, ты любил кого-нибудь, кого нельзя было любить?

— Да, — говорит Доктор.

— Правда? А Зари знала?

— Все было не так.

— В каком смысле?

— Просто все было не так.

— Тогда расскажи мне, пожалуйста, как это было. Мне действительно нужно знать. Ты убил бы ради нее?

— Возможно.

— Отдал бы за нее жизнь?

— О, конечно.

— О господи. Так ты был влюблен, Доктор. Что же случилось?

— Меня убили.

— Прости, но я не понимаю.

— Я влюбился в идеи, мечты, видения. Я влюбился в мыслителей, которыми не должен был восхищаться, которых не должен был даже знать.

— Запретные идеи?

— Запретная любовь, запретные идеи — не все ли равно?

— Ну, запретные идеи у тебя в голове, запретная любовь — в сердце.

— Позволь кое-что тебе сказать. В сердце ничего нет. Все у тебя в голове. Любовь, ненависть, мысли, чувства — все это в голове. Сердце — всего лишь орган, перекачивающий кровь к разным частям тела. Может быть, довольно урока по биологии? Скажи, почему люди могут подумать, что это ты меня убил?

— Потому что я люблю…

Я просыпаюсь дрожащий, в холодном поту. Сажусь в кровати и оглядываюсь по сторонам. Я настойчиво пытаюсь вспомнить, что мне снилось, однако рассудок сопротивляется. Кажется, я порывался сказать Доктору, что люблю Зари. Надеюсь, не сказал. Никто не должен об этом знать, даже Ахмед. Нельзя рассказывать о запретной любви даже лучшему другу.

У отца Доктора случается сердечный приступ в тот же день, как он узнает о смерти сына. Большинство знакомых считают, что он не оправится. Мать Доктора не в состоянии заниматься похоронами. Поскольку никто из ближайших родственников Доктора не может забрать его тело, в дом Зари переданы инструкции по поводу встречи с агентами на кладбище. Инструкции разрешают присутствовать там только Зари и ее родителям и одному или двум друзьям. В извещении указано, что Доктор был «ликвидирован» примерно в конце шаривара, то есть в середине сентября.

Мы с Ахмедом узнаем от Фахимех, что Зари хочет, чтобы мы сопровождали ее на похороны Доктора, поскольку мы были его самыми близкими друзьями. Фахимех говорит, что Зари — очень чуткая девушка, она отказалась написать своей кузине и лучшей подруге, Переодетому Ангелу, и попросить ее приехать в Тегеран. Сорайя сумела бы хорошо поддержать Зари, но ее родители больны, и Зари не хочет отвлекать ее другими проблемами.

— Представляешь, до чего она самоотверженна? — говорит Фахимех, вытирая слезы.

Мы принимаем предложение, но понимаем, что нужно скрыть наш план от родителей. Я знаю, мой отец будет беспокоиться, что агентство обратит на меня внимание. К счастью, мои родители навещают родственников на севере страны и не знают, что происходит.

Накануне похорон мы с Ахмедом сидим на крыше моего дома. Вечер сумрачный, безжизненно-тихий, чреватый бедой. На мне толстый коричневый свитер с высоким воротником, но все равно я чувствую себя неуютно. Я смотрю на небо у горизонта, по спине ползут мурашки. Мир огромен, думаю я, и в каждом его крошечном уголке каждую секунду каждого дня происходит своя особая драма. Но мы продолжаем жить так, словно с нами ничего не может случиться. Какие же мы все глупцы.

Я не знаю, как будут разворачиваться события завтра. Разрешат ли нам увидеть тело? Кто понесет гроб? Позволят ли нам прочитать пару молитв, прежде чем его опустят в землю?

Я непроизвольно вздрагиваю. Наконец Ахмед нарушает тишину. Он указывает на большую яркую звезду в небе и говорит:

— Это он, я знаю.

Мои глаза наполняются слезами.

— Он был отличным парнем.

— Самым лучшим.

— Думаешь, он сердится на меня за то, что я влюбился в Зари?

Ахмед поворачивается и смотрит на меня. Я опускаю голову, чтобы скрыть слезы.

— Нет, — уверенно произносит он.

— А по-моему, да, — бормочу я. — Принято относиться к невесте друга как к сестре. Как же он может не сердиться?

— Но ты не сделал ничего, что могло бы его опозорить, — спорит Ахмед. — Никто даже не знает о твоих чувствах.