Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

— Ты втянешь нас в серьезную драку с этими парнями, — с упреком говорю я.

Он говорит:

— Послушай-ка, послушай.

Он еще раз звонит в дом Фахимех, и, когда брат снимает трубку, Ахмед произносит:

— Привет. Это господин Резаи. Кто-нибудь звонил мне сегодня?

Он отодвигает трубку от уха, и я слышу, как брат Фахимех дает волю своей ярости.

По ступенькам поднимается моя мать. Ахмед вешает трубку и делает вид, что занимается. Входит мама с чайным подносом и финиками, бормоча что-то о том, как она гордится своими мальчиками. Она любит Ахмеда почти так же, как меня, и очень радуется, что у меня такой отличный друг. Она велит нам выпить чаю, пока не остыл. Это лахиджанский чай, лучший чай на свете, и его следует пить горячим. Она читает нам короткую лекцию о пользе фиников, о том, что арабы едят их, чтобы избежать обезвоживания в опаляющей жаре Сахары, и что буддистские монахи могут выжить на одном финике в день.

Когда мать уходит, мы с Ахмедом проверяем, нет ли в чае измельченной рябины. Ахмед говорит:

— Забавно. Я думал, монахи придерживаются обета безбрачия и у них не бывает свиданий. [4] Игра слов, построенная на двух разных значениях слова «date» — финик, свидание. (Прим. перев.)

В тот вечер мне никак не уснуть. Около полуночи я слышу шум из дома Зари. Я выбегаю на террасу и вижу, как Зари с матерью выходят во двор. Зари поднимает взгляд и видит меня. Она опускает голову и быстро исчезает в доме. Я чувствую себя беспомощным, легким словно не хватает кислорода. Я ей больше не нравлюсь? Придет ли она когда-нибудь во двор, как прежде? О, как здорово мы проводили время до ареста Доктора!

Вскоре снова появляется Зари. Для этого времени года погода непривычно холодная. На ней толстый темно-коричневый свитер с высоким воротом, руки она прячет в рукава. Она не притворяется, будто пришла наверх с какой-то другой целью, а не поговорить со мной. Я всегда восхищался ее прямотой.

Она тихо здоровается и подходит к стенке, разделяющей наши дома. Мы впервые разговариваем с тех пор, как забрали Доктора.

— Как ты? — спрашиваю я.

Она качает головой. Глаза у нее красные, и я понимаю, что она плакала. Она бледна, в ней не чувствуется обычной энергичности. Я замечаю, что руки у нее дрожат. Она смотрит на меня, и глаза ее наполняются слезами. Ее брови собираются морщинками, и она кусает губы, стараясь не разреветься. Я перепрыгиваю через стенку и обнимаю ее за плечи. Она понимает, что это всего лишь проявление дружбы и сочувствия, и не отстраняется.

— Нормально, — говорит она.

Она продолжает всхлипывать, а я легонько похлопываю ее по руке, чтобы успокоить.

— Что мне теперь делать? — наконец спрашивает она.

Нам ничего другого не остается, кроме как ждать и молиться.

Она опускается на корточки спиной к стене, я сажусь рядом. Она все-таки плачет.

— Никто не знает, где Доктор, — говорит она. — Его родителей отправили в больницу. Мать вот-вот потеряет рассудок. У отца очень плохо с сердцем.

— Не странно ли это? — удивляюсь я. — Родители Доктора любили повторять, что он их сердце и ум.

— Я не думала, что Доктор так серьезно в это вовлечен. Я только знала, что он читал запрещенные книги, но не видела в этом большого вреда.

Она всхлипывает и вытирает слезы.

— Не могу поверить, что можно забрать человека, не сказав ни слова его семье. Что за дикари эти люди? У них нет ни порядочности, ни сострадания к материнскому горю. Не удивлюсь, если у матери Доктора скоро случится удар. Неужели они совсем не уважают святость человеческой жизни?

Она горько рыдает.

Мы долго молчим. Наконец она спрашивает:

— Ну а как твои дела?

— Хорошо, — лгу я. — Со мной все в порядке.

— Ладно.

— Я рад, что ты поднялась на крышу, — неуверенно говорю я.

— Я давно хотела поговорить с тобой, но все не было случая.

— Я волновался, — признаюсь я. — Думал, может, ты злишься на меня.

— С чего бы я стала на тебя злиться?

Я размышляю, стоит ли сказать ей правду о ночи, когда забрали Доктора. Что, если она меня возненавидит? Что, если никогда больше не заговорит со мной?

— В ту ночь, когда за ним пришли, я был здесь, наверху. — Эти слова вырвались сами собой. — Меня увидел агент с рацией. Думаю, поэтому он догадался, где Доктор.

Зари молча смотрит на меня удивленным пристальным взглядом. Я сразу начинаю жалеть, что открыл рот, но уже поздно.

— Все случилось так быстро, я не успел спрятаться. Какое-то время я даже не понимал, что происходит. Я оцепенел и не мог пошевелиться. Мне так жаль. Если когда-нибудь его увидишь, передай ему, что я его люблю и не хотел, чтобы это случилось.