Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

Я больше двух недель не видел Зари. Тревога снедает мою душу. Я привык считать, что сам распоряжаюсь своей судьбой, но любовь к Зари все изменила. Она, подобно безжалостному захватчику, пленила мое сердце, и я становлюсь рабом мыслей и чувств, неподвластных сознанию. Разум мой блуждает, где ему заблагорассудится. У меня бывают приступы беспричинного беспокойства. Я страшно хочу видеть Зари, говорить с ней, смотреть в ее глаза, сидеть с ней под вишней, слушать, как она рассказывает о «Сувашун», смотреть, как она опускает ноги в хозе. Я безнадежно влюблен, и меня терзает отчаянное чувство вины.

Через несколько дней после визита четы Мехрбан отцу звонит госпожа Мехрбан. Она сообщает, что ее мужа снова арестовали. Посреди ночи вломились агенты САВАК и обыскивали дом несколько часов. Они не сказали, что именно ищут, но твердили господину Мехрбану, мол, если найдут это, с ним будет покончено. Она уверена, что со времени освобождения он не общался со старыми друзьями.

— Ну почему, почему такое могло случиться? — спрашивает она.

Она боится, что на этот раз не перенесет боль от разлуки с мужем. Разве они уже не заплатили за любые ошибки, которые Мехрбан совершил в молодости?

— Вы бы посмотрели на его лицо! — выкрикивает госпожа Мехрбан. — Он был таким печальным, таким рассерженным, таким отчаявшимся и беспомощным. О господи!

Она рыдает.

Мать тоже разговаривает с госпожой Мехрбан. Она просит подругу успокоиться, а сама плачет в телефон.

— Должно быть, это ошибка или его пытаются припугнуть. Его скоро освободят. Вот увидишь, они его выпустят.

У отца совершенно расстроенный вид. У господина Мехрбана больное сердце, и стресс от пребывания в тюрьме может оказаться опасным для его здоровья. Только вчера отец возил господина Мехрбана в больницу на ангиограмму. Врач сказал, что тому нужно соблюдать диету, регулярно делать упражнения и бросить курить.

— Разумеется, в тюрьме обо всем этом можно забыть, — с горечью произносит отец.

Папа зажигает сигарету и мрачно размышляет. Я сажусь рядом.

— Интересно, встречал ли он в тюрьме Доктора? — тихо говорю я.

Папа пристально смотрит на меня. Я думаю, он вдруг понимает, что мы чувствуем одну и ту же боль.

— Надо было спросить, — ласково произносит он.

— Мне не хотелось отнимать у вас время.

Отец обнимает меня за плечи.

— Ты уже не ребенок и можешь участвовать в разговорах взрослых. Надо было спросить о Докторе.

Я нервно закатываю и опускаю рукава. Папа протягивает руку и останавливает меня.

— Что случилось? — спрашивает он.

— Мне так жаль господина Мехрбана, папа, — говорю я. — Наверное, тебе очень тяжело было без него все эти годы. Я знаю, что разлука на восемнадцать лет с Ахмедом или Доктором, возможно, убила бы меня.

— Это было тяжело, — соглашается отец.

— Как ты познакомился с господином Мехрбаном? — Не дав ему ответить на вопрос, я прибавляю: — И, папа, почему за все эти годы ты никогда о нем не говорил?

Отец качает головой.

— Не знаю, есть ли у меня правильные ответы на твои вопросы. Он просто исчез из нашей жизни. Понимаешь, считалось, что он получил пожизненный срок. Иногда проще не думать о вещах, которые ты не в силах изменить.

Отец курит так, словно это его последняя сигарета. От этого мне тоже хочется закурить.

— Твоя дружба с Ахмедом очень напоминает мне то, что связывало нас с Мехрбаном, — говорит отец. — Он долгое время был моим лучшим другом.

Отец делает глубокую затяжку.

— Однажды он сильно рисковал ради меня. Знаешь, я думаю, вы с Ахмедом сделали бы друг ради друга то же самое.

Я весь обращаюсь в слух, и отец это понимает. Он рассказывает, что они с господином Мехрбаном были друзьями со школы. Их семьи жили в городке под названием Хаштпар на северо-западе Ирана. После школы их обоих призвали в армию, и они служили в холодном горном регионе недалеко от границы с Ираком. В то время отец был влюблен в мою маму, и его беспокоила мысль о том, что они разлучатся на два года. Он страстно мечтал о ней и хотел быть с ней вместе. Слава богу, там был Мехрбан, а иначе отец сошел бы с ума. В иные дни он мог механически совершать какие-то действия, а после даже не помнил этого. Иногда он просыпался по ночам в холодном поту, сердитый и раздраженный. Конечно, окружающие об этом не догадывались, даже господин Мехрбан не знал, как сильно отец страдает.

Они размещались в огромных казармах, спали на двухъярусных койках. В десяти зданиях жили от двухсот пятидесяти до трехсот солдат. Из спальных помещений не разрешалось выходить до рассвета. Каждый солдат по меньшей мере дважды в месяц попадал на ночное дежурство — нужно было охранять территорию от нарушителей. Правда, за сорок пять лет они ни разу не появились. Обычно часовые спали, за исключением ночей, когда их мог засечь старый капрал, грозный вояка. Наказание за сон на посту или выход из казармы после отбоя было суровым. Провинившегося на несколько дней, а иногда и недель, сажали в кутузку.