Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

Через несколько минут подходит мальчик и протягивает листок бумаги. Он говорит, что какой-то человек попросил его передать записку. Пока ко мне с волнением приближаются Ахмед, Фахимех и Зари, я читаю. Там подробно описывается, как найти могилу. Мы идем. На второй дорожке мы поворачиваем налево, затем направо на следующей дорожке и с задней стороны обходим здание, где обмывают тела умерших. Чем ближе мы к цели, тем сильнее и безумнее стучит сердце. Фахимех и Зари поддерживают друг друга, Ахмед следует за ними в двух шагах. Мы подходим к могиле без надписи. Она третья по счету от здания и четвертая от обочины; половину ее прикрывает большой круглый камень — в точности как сказано в записке.

У Зари плечи сотрясаются от неудержимых рыданий. Она безутешна в своем горе. Она садится у могилы. Фахимех пристраивается рядом, неразборчиво шепча молитвы. Из глаз девушек ручьями текут слезы.

Зари склоняется над могилой и дотрагивается до влажной земли.

— Его только что положили сюда, — шепчет она.

Я сажусь рядом и на долю мгновения обнимаю ее за плечи.

— Они убили не только Доктора, — шепчет мне Зари. — Они убили нас всех.

Я смотрю ей в глаза. Если открою рот, то заплачу — я это знаю.

— Убив его, они загубили и наши жизни — его отца, матери и друзей, — говорит Зари. — Никогда уже все не будет по-прежнему, никогда!

Она медленно обнимает могилу, прижимаясь лицом к сырой земле.

Я поднимаюсь и занимаю место рядом с Ахмедом. Мы оба вот-вот расплачемся, но обещание необходимо сдержать, особенно если дал его лучшему другу. Я не выполнил просьбы Доктора позаботиться о его девушке. Другого своего друга я не подведу.

Прищурившись, я сдерживаю дыхание, стараясь унять бешеные удары сердца. Я смотрю направо и вижу несколько сооружений. Это частные склепы богачей. Величественные высокие колонны, каменные ступени и большие ворота придают этим дорогим криптам внушительный вид. Я вспоминаю слова муллы у ворот: «При жизни может быть неравенство, но перед смертью все равны!»

Какая ирония. Я смотрю на скромную могилу Доктора и не могу поверить, что его тело похоронено всего в нескольких метрах от богатых.

Одной из любимых книг Доктора была «Мать» Максима Горького. Наверное, он удивляется, почему к нему не пришла мама. Знает ли он, что его отец в больнице? Хотел бы он, чтобы меня здесь не было?

Я начинаю мысленно с ним разговаривать. Я прошу у него прощения за то, что влюбился в его девушку. Такова моя судьба. Я знаю, что он в это не верит, но мне это необходимо. Я говорю ему, что позабочусь о Зари и буду любить ее, пока жив. Я говорю ему, что люблю его, и, не случись этого, я бы молча отошел в сторону, потому что не собирался красть у него девушку. «Подай мне знак, — молю я. — Дай мне знать, что понимаешь и прощаешь меня».

Я чувствую, что за мной кто-то стоит. Оборачиваюсь и вижу Ираджа. Он бледный, вспотевший и тяжело дышит. Он говорит, что денег на такси у него не хватило, поэтому он поехал на автобусе и опоздал.

Мы с Ахмедом стоим плечом к плечу. Я отступаю вправо, и Ирадж встает между нами. Теперь мы трое стоим рядом. Я смотрю на Ахмеда — никаких слез, как он и обещал. Я слышу рыдания Фахимех и Зари. Краем глаза я вижу, что к нам приближается мулла. Он спрашивает, надо ли прочитать молитву из Корана. Ахмед достает из кармана несколько монет, и мулла начинает молитву.

Ахмед, Ирадж и я садимся около могилы и произносим последнюю молитву за Доктора. Сейчас октябрь. Порыв холодного северного ветра заставляет меня вздрогнуть. Темно-серое небо только усиливает горестные чувства в этот самый тяжелый день в жизни каждого из нас.

Поздним вечером я тихо плачу в своей комнате и вдруг слышу стук в окно. На террасе стоят Ахмед и Ирадж. Я впускаю их. По их красным глазам можно догадаться, что не я один плакал. Ахмед зажигает две сигареты и протягивает мне одну. Ирадж говорит, что тоже хочет. Ахмед секунду колеблется. Я делаю ему знак, и он слушается. Ирадж курит так, словно всю жизнь был курильщиком.

Я велю им подождать, бегу вниз и достаю из холодильника отцовскую бутылку водки «Смирнофф». Я прихватываю три стопки и бутылку кока-колы. Я рад, что родители в отъезде. Они не одобрили бы всего, что мы делали сегодня. Я открываю бутылку и говорю Ираджу и Ахмеду, что до возвращения отца ее надо заменить на новую.

— Вы когда-нибудь это пробовали?

— Нет. — Они качают головами.

Впервые я выпил водки с отцом, когда мне было шестнадцать. Налив мне глоток, он сказал, что хочет, чтобы я впервые выпил именно с ним. Он поощрял меня никогда ничего от него не скрывать. Наверное, лучше будет рассказать ему все, вместо того чтобы заменять одну бутылку на другую.