Эндрю Круми - Принцип Д`Аламбера

Это планета снов, хотя я пока не могу решить, мои это сны или нет. Только одно я знаю наверное — на этой планете нереально все, что я здесь вижу, как и люди, которые меня окружают.

Понимать нереальность происходящего, живо ее чувствовать — это может показаться странным явлением, хотя все мы сталкиваемся с ним в нашей повседневной жизни. Когда я читаю книгу и наблюдаю изображенные там характеры, я понимаю, что они иллюзорны, но это нисколько меня не смущает. Иногда случается, что во сне мы внезапно осознаем, что то, что мы видим, есть не что иное, как продукт нашего грезящего сознания. Это можно воспринять как миг великого прозрения, обыкновенного удобства, а быть может, даже печали.

Именно такое ощущение переполняет любого, кто посещает это место. Я вижу прекрасную комнату, позолоченную мебель и изысканный фарфор на столе. Я понимаю, что всего этого не существует в действительности. Формы окружающих меня предметов кажутся солидными, они имеют вес, текстуру, размеры (я закрываю глаза, снова их открываю и вижу, что все осталось на прежнем месте). Эти предметы представляют собой обманчивый вид настоящей реальности, но в них нет ничего, что могло бы убедить меня в их истинном существовании. В мире, откуда я явился, реальная объективность предметов принимается как данность. Здесь же, напротив, верно обратное. Непосредственно ясна субъективность предметов. Для того чтобы поверить в их реальность, требуется большое умственное усилие. То, что очевидно (и даже прозрачно) в моем родном мире, здесь скрыто от глаз; то же, что кажется само собой разумеющимся здесь, стало бы в нашем мире предметом ожесточенных философских дебатов.

Я беру со стола сине-белую фарфоровую чашку, которая кажется мне сделанной в Китае. Я роняю ее на пол (мраморный), где она с громким звяканьем разлетается вдребезги. Аутентичность этих событий, живость ощущений, которые они вызывают, почти безупречны, хотя и являются артефактом моего разума. Я не могу вспомнить, что видел в прошлом эти предметы точно в таком же сочетании и в точно таких же обстоятельствах в том мире, откуда я пришел. Но несмотря на это, я чувствую, что уже все это делал, что то, что кажется мне чувственным опытом, в действительности — синтез воспоминаний. Однако меня удивляет, что моя память может быть столь точной и столь безупречно детализированной. Действительно ли в моей памяти хранится точное изображение чашки из китайского фарфора во всем ее совершенстве? Я внимательно рассматриваю один из осколков с тщательно выписанными кистью линиями синего кобальта: ландшафт с мостом в восточном стиле, забавная фигурка крестьянина, сгорбившегося под тяжестью вязанки дров на спине. Неужели все хранилось в моей памяти, хотя я даже не подозревал об этом? И возможно ли воображать все в таких подробностях?

Я решаю продолжить свое исследование. Выхожу из комнаты, нахожу библиотеку, где открываю стеклянную дверцу книжного шкафа и достаю с полки первый попавшийся том. Малоизвестный римский автор (Элиан, «Природа животных»). Я никогда не читал эту книгу и даже не слышал о ней. Я листаю книгу, и мне кажется, что ее текст существовал до того, как я взял в руки этот увесистый фолиант. Этот факт представляется мне парадоксальным и озадачивает меня. Я читаю, пытаясь поверить в существование Элиана; стараюсь вообразить, что это его слова, слова реального человека (я не помню, чтобы мне приходилось когда-либо слышать это имя. Как мне удалось так быстро изобрести самого автора и его книгу?). Я нахожу, что это невыполнимая задача. Книга — не более чем еще один сон. Я ставлю ее на место и закрываю шкаф.

Для того чтобы запереть дверцу, потребуется маленький ключик. Мне приходит в голову, что надо его поискать. В ящике большого бюро лежат какие-то письма (умственное любопытство заставляет меня читать их, хотя в них нет ничего, достойного внимания). Там же я обнаруживаю пару очков, которые не улучшают моего зрения, а значит, принадлежат кому-то другому. Решаю продолжить обход большого дома.

Дверь в одну из комнат верхнего этажа заперта. Я стучу в нее. Пожилой господин открывает дверь и приглашает меня войти. Он пододвигает кожаное кресло к теплу камина. Я делаю то же самое со вторым креслом, и мы молча сидим у огня, наблюдая пляску языков пламени на поленьях. Наконец я решаюсь нарушить молчание:

— Скажите мне, сэр, как вы можете доказать мне свое существование? Вы кажетесь мне вполне реальным, но тем не менее я знаю, что этого не может быть.