Роберт Кормер - Ломбард шкур и костей

«Ты то, что ты делаешь».

О, Лота. О, Сара.

Через пять минут мальчик произнес слова, которые так были нужны Тренту.

И жужжание моторчика диктофона, записывающего осипший, ломающийся голос.

«Это символично» — подумал Трент, увидев жука. Он был черным, блестящим, округлым. Что это был за жук, ему было неизвестно, но его неторопливое передвижение по столу пленило Трента. В это время он извлек из пластикового гнезда кассету, чтобы положить ее на стол и надписать: «Трент. Субъект допроса: Дорент».

Он свернул в трубочку журнал, чтобы одним решительным движением смахнуть жука со стола, но вдруг жук начал двигаться в другую сторону, и Трент быстрым движением смел его, наблюдая, как тот крутится в воздухе, с недовольным жужжанием улетая куда-то в дальний угол кабинета.

Он снова вернулся к кассете в черном, рифленом футляре, найдя в ней нечто неотразимое и ни на что не похожее.

«Трент. Субъект допроса: Дорент».

Он взял футляр, открыл и подумал о том, что, как и потревоженную пальцами язву, эту кассету проигнорировать будет невозможно.

Как баран на новые ворота, он продолжал смотреть на написанные им слова, не понимая, что они на самом деле значат, будто это были иероглифы инопланетной цивилизации, расшифровать которые ему было не под силу.

Неизбежно он подумал об этой маленькой комнатке в управлении полиции Монумента, о двенадцатилетнем подростке, сидящем перед ним, и, конечно же, о Саре Доунс. И больше всего, против его воли, его занимали мысли о предстоящей сцене в вестибюле этого полицейского управления. Затем он вышел из маленького помещения, оставив там потерявшего свет, безмолвно приклеенного к стулу мальчишку с глазами, в которых уже не было веры ни в кого и ни во что.

Выглянув наружу, Трент увидел Сару Доунс, появившуюся из открывшейся двери кабинета в конце коридора. Когда она его заметила, то на ее лице появилась улыбка, которую было не сдержать. Он закрыл за собой дверь, оставив там мальчика, чтобы тот немного подумал в одиночестве обо всех своих поступках, и улыбнулся в ответ спешащей к нему, молодой женщине и понял, насколько она была хороша без своей холодной элегантности.

Трент ждал. В его руках покоилась кассета. Он вкушал сладостный момент. Каблуки Сары стучали по старому, покоробленному деревянному полу. Когда она приблизилась к Тренту, то ее глаза остановились на кассете. Ему стало интересно, были ли в комнате установлены «жучки» для прослушивания допроса, если ей уже было известно, что мальчик признался. Как бы то ни было, его голос навсегда останется на кассете.

Она резко остановилась перед ним, и аромат сирени сменил запах пота, который усилился, когда она нахмурилась. Она снова кинула взгляд на кассету, и ее подбородок начал опускаться

— О чем я и думала, — озадаченно сказала она.

— Да, он признался. И все это — на пленке, — он произнес это, подавляя возбуждение и удивляясь тому, что он его почувствовал.

Он предложил ей кассету, будто это был подарок.

— Это — невозможно, — закачала она головой.

— Но так оно и есть.

— Вы заставили его признаться, — на ее устах был не вопрос, а утверждение. Голос был плоским. Даже не плоским — мертвым, обвиняющим.

Вдруг осознав нечто плохое, он не ответил.

— Убийца взят и уже под охраной, — сказала она. — Я пришла вам это рассказать. Ее брат. Его алиби с друзьями не подтвердилось. Сначала его выдал один, а затем другой, и вот он сознался.

Трент посмотрел на кассету, которая продолжала покоиться в его руке.

В этот момент он услышал, как у него за спиной открылась дверь кабинета. Он обернулся и увидел, что это сделала Сара Доунс. На него блеклыми, усталыми глазами смотрел мальчик, которого он целый день промурыжил в этом тесном кабинете. Он выглядел жалко, запугано, вся его плоть была влажной и болезненно-белого цвета — будто он только что пробежал марафонскую дистанцию.

Зазвонивший телефон вернул Трента в реальность маленького кабинета. Он снял трубку с аппарата и услышал голос диспетчера Эффи.

— Не отвечайте, Трент, — сказала Сара с долей отвращения. — Можно это сделаю я? — ее голос выдавал ее неспособность сделать именно это. — Уже прошло три дня. К жизни ее все равно уже не вернуть. Все снова возвратится на круги своя.

Три дня или тридцать, Трент знал, что ничего уже не исправить. Сара Доунс ему уже не позвонит. И от сенатора тоже ждать будет нечего.

Его челюсть начала болеть, будто старый враг, напоминающий о себе в самый неподходящий момент.