Юрий Поляков - Конец фильма, или Гипсовый трубач

Они сидели на кухне друг против друга и молча курили. В пепельнице собралось довольно окурков, на которые соперницы смотрели, не отрывая глаз, словно ища в них ответ на роковые вопросы жизни.

— Ты же бросила! — мягко упрекнул я жену.

В ответ она глянула на меня, как на черную плесень, заговорившую человеческим голосом.

— Может, выпьем? — деликатно предложил я, понимая, что после такого ломового стресса алкоголь всем пойдет на пользу.

— У меня ничего нет… — прошелестела скуповатая Кира, не отводя скорбного взора от пепельницы.

— А та… ну, помните? Дедушкина… — спросил я, имея в виду бутылку малаги, стоявшую на вечном хранении в холодильнике.

Это вино лет сорок назад дедушке-наркому подарили герои-эпроновцы. Разминируя после войны севастопольский рейд, они наткнулись на остов английского фрегата, затонувшего в Крымскую кампанию, и подняли со дна несколько бутылок, обросших длинной зеленой тиной. По мнению историков, это вино послала из Лондона командующему британскими войсками лорду Раглану его жена, кстати, племянница герцога Веллингтона. Умирая, дед завещал Кире откупорить бутылку в самый главный день ее жизни.

— Хорошо, возьмите… — с трудом кивнула она, вероятно, решив, что такой день наступил.

Пока я возился с окаменевшим от времени сургучом и пробкой, дамы молча курили, глубоко затягиваясь. Изредка они отрывались от пепельницы и вглядывались друг в друга, видимо, оценивая взаимную опасность. Наконец я разлил тягучую, почти черную малагу в богемские бокалы. Вино оказалось густым, ароматным и очень крепким.

— Ну, и что теперь? — сурово спросила Маргарита Ефимовна, выпив до дна, залпом, по-станичному.

— Пусть решает Дима… — мягко предложила Кира и глянула на меня с многообещающей нежностью.

— Дима?! — заголосила жена, как на майдане. — Он тебе еще не Дима!

В ответ Кира тонкой улыбкой выразила мне искреннее сочувствие в связи с напрасными унижениями, которые я терплю в этом неравном и бесцельном брачном союзе. Накануне тихушница открылась, что по бабушке она баронесса, поэтому в Америке у нее есть дальние родственники, как ни странно, акционеры киноконцерна «Уорнер бразерс». Словом, о международном признании моих смытых «Плавней» можно не беспокоиться.

Я посмотрел, мысленно прощаясь, на Маргариту Ефимовну, и мне стало жалко бедняжку до слез. Знаете, когда долго живешь с женщиной, даже ее недостатки постепенно становятся достоинствами. Я вспомнил, как ждал ее с букетом желтых роз у проходной, как мы целовались в массажном кабинете, как она с квартальной премии купила мне часы «Полет» в экспортном исполнении, а я буквально через два дня расплатился ими в ресторане Дома кино. Бедняжка всю ночь плакала от обиды, а наутро в отместку изрезала ножницами мой любимый галстук с подсолнухами Ван Гога — последний писк тогдашней высокой моды.

— Ну вот что, Дмитрий Антонович, — вдруг устало проговорила Маргарита Ефимовна. — У меня борщ на маленьком огоньке. Или ты сейчас уходишь со мной, или остаешься здесь — учить английский. Навсегда. Хотя, может, у Киры Карловны другие жизненные планы…

— Нет, почему же? — с нескрываемым торжеством ответила та. — Я Дмитрия Антоновича приму!

И тут меня как ударило — сильней, чем зонтиком. Что значит — «приму»? Я, собственно, кто такой есть — парализованный родственник или груз, отправленный малой скоростью? Мои «Плавни» осудило Политбюро! Я, можно сказать, ниспровергатель устоев, гроза застойного кинематографа, советский Феллини… Она меня примет! Обхохочешься! И вот что непонятно: образованная Кира, потомица двух знатных родов, получившая прекрасное домашнее воспитание, окончившая МГУ, стажировавшаяся в Оксфорде… Утонченная Кира, которая всегда говорила так, словно с листа переводила викторианскую прозу… Хитроумная Кира, выучившая наизусть мировой бестселлер «Как найти своего мужчину, завоевать и привязать к себе морским узлом?»… И вот те нате: какое-то нелепое, бабье «приму!» Да что я, погорелец, в конце-то концов?! Прощелыга Горбачев, приканавший из Фороса? Инвалид на транспорте? Не надо меня принимать! Не надо! Тоже мне — странноприимница нашлась! Вот, Кокотов, какой страшной разрушительной мощью обладает неверное слово! Динамит судьбы! Тротил! Одна нелепая фраза: трах-бах — и жизнь летит в другую сторону!

— Спасибо за прием, Кира Карловна! — сказал я, допил малагу и встал.

— А что случилось? — спросила она, бледнея.

— Все отлично!