Юрий Поляков - Конец фильма, или Гипсовый трубач

Старик достал из пластмассового стаканчика листик резаной туалетной бумаги, заменявшей насельникам салфетки, и вывел дрожащим, но очень разборчивым, красивым почерком имя-отчество и телефонный номер. Написанное можно было принять за артефакт изобретательной каллиграфии: буквы и цифры выглядели изысканно волнистыми.

— Скажете Виктору Михайловичу, что вы от меня, — пояснил Болтянский. — Он назначит встречу, конспиративную… Не удивляйтесь! Витя никак не поймет, что сейчас можно перепродавать все что угодно и с любой наценкой — хоть атомную бомбу. Рынок! Возможно, это у него нервное. Тогда, в Одессе, он сильно перепугался. Да, кстати, по телефону ни в коем случае не произносите слово камасутрин. Погубите все дело. Просто передайте от меня привет и скажите, что интересуетесь дарами Гималаев…

— А дорого? — краснея, спросил на всякий случай писодей.

— Не дешево, но поверьте, это стоит того!

Шагая по коридору, Кокотов почувствовал, как в кармане булькнула «Моторола». Он, волнуясь, достал телефон, на ходу открыл конвертик и обмер от счастья:

О мой Рыцарь!

Занимаюсь разными скучными делами, но все время думаю о вас, мне так не хватает героя моих первых эротических фантазий! Иногда мне хочется стать волшебницей, превратить вас в маленького-маленького и носить повсюду с собой в сумочке. Вы ждете меня с окончательными намерениями? Я тоже! Долой слова! Долой прошлое! Да здравствует будущее! До встречи. Целую, целую, целую!

Почти вся ваша Н. О.

Это послание настолько взволновало его, что, едва войдя в комнату, он набрал номер Виктора Михайловича. Долго, очень долго никто не отвечал, нудили протяжные гудки.

«Ну конечно, уехал на дачу или умер!» — с обидой подумал Андрей Львович.

Наконец, когда он уже хотел положить трубку, на том конце отозвался бодрый старческий тенорок:

— Слушаю!

— Мне бы… э-э… Виктора Михайловича…

— На проводе!

— Вам привет от Яна Казимировича.

— Спасибо! Как он поживает?

— Хорошо, мы только что с ним отобедали и вспоминали вас.

— Мой ему поклон.

— Обязательно передам. Виктор Михайлович…

— Слушаю вас внимательно!

— Меня… э-э-э… интересуют дары Гималаев…

— А вы знаете, что это не дешевое удовольствие? Кстати, как вас величать?

— Андрей Львович. Да, знаю. Ян Казимирович меня предупредил. Но хотелось бы… э-э-э… поконкретнее…

— Разумеется. Три Ярославля с Петрозаводском за упаковку. Вам ясно надеюсь?

— Конечно, ясно! — подтвердил Кокотов, ничего не поняв. — А когда можно встретиться?

— А когда нужно?

— Чем скорее, тем лучше.

— Понимаю. Приезжайте хоть сейчас!

— К сожалению, я за городом. В «Ипокренине». А если завтра?

— Хорошо. Когда?

— Ну, скажем, часов в пять.

— Нет, в пять у меня заседание клуба ветеранов 4-го управления. Давайте в тринадцать. Ноль-ноль.

— Отлично. Где?

— На Кировской. У Грибоедова. Я буду сидеть на лавочке справа от памятника и читать «Правду».

— А разве она еще выходит?

— Минуточку, вы действительно от Яна Казимировича? — подозрительно уточнил Виктор Михайлович. — Как его фамилия?

— Болтянский. Извините, я просто неудачно пошутил…

— Тогда вот что, Андрей Львович, привезите-ка мне пару литров водички. Из грота. Понятно? Не забудете?

— Обязательно привезу.

Положив трубку, Кокотов лег на кровать и несколько раз перечитал заветный месседж, дивясь затейливым фантазиям бывшей пионерки. Замечтавшись, он вообразил себя совсем маленьким, с пальчик, очутившимся в темной мягкий пещере дамской сумочки, затерянным между огромной, полированной, как надгробная плита, пудреницей и торпедой губной помады. Автор «Кандалов страсти» даже почувствовал дурман этого убежища, аромат дорогой кожи, запах духов, новеньких купюр и еще чего-то неуловимого, чем наполняется всякое пространство, навещаемое красивой женщиной. Вдруг раздался горний скрежет разъезжающейся молнии, брызнул свет, но его заслонила гигантская рука. Пошарив в сумке, она отыскала писодея и, подцепив за ремень длинными ногтями, оглушительно пахнущими лаком, повлекла вверх, к солнцу, к счастью, к огромным, лучисто смеющимся глазам…

Послышался стук в дверь, и Андрей Львович, отогнав фантазию, напустил на лицо безутешность. Это был Жарынин. Войдя в номер, игровод некоторое время молча стоял над неподвижно лежащим соавтором, потом спросил:

— В чем дело? Что-то вы не похожи на взаимного счастливца!