Рамон Фолк-и-Камараза - Зеркальная комната

Как бы то ни было, когда доктор Жункоза умер, тетушка, прожившая после его смерти еще несколько лет, заказала пышную заупокойную мессу, а если дома речь заходила о докторе, она неизменно говорила: «Надеюсь, господь был милостив к нему и принял в рай этого отпетого грешника и богохульника».

Распрощавшись с тенями тетушки и доктора Жункозы, я свернул на дорогу, ведущую к дому. Там, на пороге, меня уже ожидала корзина с фруктами и едой — ее принесли, пока я ходил по лесу.

Было около десяти, утром я не успел позавтракать, к тому же прогулка пробудила у меня волчий аппетит, и я с жадностью набросился на еду. Для начала я сделал яичницу из двух яиц — одно, правда, разбилось, но и оно пошло в дело, — восхитительную яичницу с колбасой (колбаса у Жауме всегда отличная), согрел стакан молока, сварил кофе, а потом вынес из дома складной стул, чтобы поесть на свежем воздухе, предвкушая удовольствие от трубки, которую набил еще утром.

Однако с каждой минутой становилось все холоднее, кусочек синего неба над головой постепенно закрыли тучи, день был серым и безысходно-унылым.

Чтобы согреться, я, впервые после приезда, прошел через всю нашу «усадьбу» к беседке, стоявшей поблизости от старой дороги. Дорога теперь была совершенно безлюдной и пустой, потому что не так давно построили новую.

Такие беседки любят описывать в романах: летом ее старая черепичная крыша, опиравшаяся на голубые деревянные столбики, ярко выделялась на фоне зелени, а весной вокруг буйно цвели кусты диких роз. «Раньше там горел свет, а зажигали его прямо из дома, — вспоминали сестры. — А однажды в поселок приехал Масиа́ [21] Масиа́, Франсеск (1859—1933) — каталонский политический деятель, первый президент Автономного правительства Каталонии. , и власти попросили у нас разрешения привезти его сюда. Сам Масиа отдыхал в нашей беседке», — добавляли они не без гордости. А мне оставалось только выслушивать воспоминания о том, чего я, увы, не застал.

Но так ли это плохо? Может, не стоит жаловаться? Может тени из «славного прошлого» потому так будоражат мое воображение, что я не видел собственными глазами, как бьет фонтанчик посреди пруда, не был тем мальчишкой, которого поцеловал в щеку «сам господин президент»?

«Отсюда мы смотрели, как проходит поезд, когда здесь еще ходили поезда, помнишь?» — продолжали сестры. Ну, это я, слава богу, помню. Крошечный поезд из Тебираны, он был обречен на гибель еще до войны, когда здесь появились рейсовые автобусы. Помню, пустые брошенные вагоны долго стояли на путях между Вальновой и Корталетом, они все больше ветшали, крестьяне растаскивали их на дрова и на доски для птичника, а деревенские парни веселились там ночи напролет. В конце концов от вагонов остался только железный остов да колеса, прочно стоящие на рельсах, заросших высокой травой. Потом, когда стали расширять дорогу, эти рельсы окончательно исчезли. Но сегодня, сидя в беседке, я будто вновь видел этот поезд, вспоминал, как в детстве мы таскали из кузницы здоровые гвозди, подкладывали на рельсы, и поезд расплющивал их, превращая в маленькие плоские «сабли»; а с каким нетерпением мы, пятеро малышей, ожидали, когда пройдет дневной поезд — он появлялся ровно в полдень, — в одних трусиках мы выстраивались возле большой ямы, заполненной водой (это был наш «бассейн»), и, заслышав гудок, немедленно бросались в воду (а нырять, между прочим, куда как не просто, если глубина «бассейна» немногим более полуметра)… Однако я тут засиделся, воспоминаниям конца не видно, а пора бы, между прочим, подумать об ужине.

Об ужине, а не об обеде, потому что сегодня я устроил себе настоящий праздник (как и полагается в воскресенье — день господень) и, закончив обильный завтрак, отправился вздремнуть.

Когда я проснулся, солнце еще не зашло, но мрачная погода совершенно не располагала к прогулке, поэтому я решил, что сейчас хорошо бы выпить кофе, выкурить трубку и поболтать с кем-нибудь. В приятных беседах с самим собой незаметно пролетели целых пять часов, но все-таки пришлось прерваться и заняться делом — сходить в сарай за дровами и развести огонь.

Сегодня воскресенье — единственный день недели, когда мы всей семьей сидим у телевизора (и одновременно поглощаем бутерброды), поэтому я поужинаю в кресле у камина в ожидании, что сегодняшняя программа окажется не хуже вчерашней.

Знаю, знаю, надо приняться за книгу, с удовольствием бы, но времени нет — день кончился. И вообще — завтра понедельник, завтра первый день моего отпуска, и небо не упадет на землю оттого, что сегодня я отдыхаю на полную катушку: утром не делаю ничего, а вечером — только то, что хочется.