Джонатан Кэрролл - Поцеловать осиное гнездо

Фрэнни не улыбнулся. Я спросил: может быть, мне лучше уйти? Очень тихим, каким-то не своим голосом он сказал: да.

Это оказалась больничная неделя. На автоответчик я получил сообщение с просьбой позвонить Эдварду Дюрану в Докторскую больницу в Нью-Йорке. Во время разговора его голос звучал так же тихо и слабо, как у Маккейба. Он спросил, не смогу ли я навестить его в ближайшее время.

Дюран выглядел гораздо хуже, чем Фрэнни. Я не спросил, что с ним делают, но в его теле были внутривенные зонды, и электроды, и все прочее, что втыкают, когда внутри что-то не работает. Странно, что старик тоже поманил меня поближе, и я так же сел на край его кровати. Его львиный голос сошел на нет. Предложения часто прерывались на середине, когда у него иссякали силы.

Раньше Дюран думал, что еще поживет какое-то время, но после этого обследования надежд осталось мало. Некогда сильное тело захватила банда безумных клеток. Он сравнил ситуацию с бесчинством мародеров. Врываясь в магазины, они хватают все подряд. Что попало, просто хватают чужое.

В голосе Дюрана не было жалости к себе, только удивление пополам с легким отвращением. По большей части он говорил о своем сыне. Страшнее всего было слышать, как он говорит об Эдварде-младшем в настоящем времени.

Сначала я думал, что он лишь вспоминает, но чуть позже Дюран перешел к делу. Ни с того ни с сего он сказал, что, по-видимому, я пока не слишком преуспел в своей работе над книгой. Я ответил, что более-менее. Он признался, что у него осталась куча денег. Первоначально он планировал завещать их Суортморскому колледжу с условием, что там учредят стипендию имени его сына – желательно на факультете английского языка.

Дюран интересовался, не могу ли я расширить мою книгу, чтобы она включила и жизнь Здварда-младшего. Я сказал, что не вижу проблемы – муж Паулины должен играть весьма значительную роль в повествовании.

Но он имел в виду другое.

– Видите ли, Сэм, единственное, что я еще могу сделать для Эдварда, – это оправдать его. Знаю, это звучит глупо, но я бы с радостью отдал вам любую сумму, лишь бы люди узнали, какой он был на самом деле. Все, что вам нужно – мои деньги, связи, что угодно, – в вашем распоряжении. Больше всего мне хочется, чтобы настоящий писатель поведал не только истинную историю смерти Паулины, но и смерти Эдварда. Понимаю, это удлинит книгу, но разве она не станет лучше? Получится не только история убийства, но и история любви двух незаурядных людей.

Я понимал, что с его помощью получил бы доступ к материалам, до которых обычным путем не добраться. И все же не хотелось связывать себя обязательствами. Поэтому я попросил дать мне время подумать, чтобы вернуться к этому вопросу позже. Старик заговорил было, но умолк.

– Вы, кажется, хотели что-то сказать?

У него задрожали губы, и он поспешно отвернулся, потом что-то сказал, но я не расслышал.

– Простите, Эдвард, я не расслышал.

Дюран повернул голову ко мне.

– Кто вспомнит о нем после моей смерти? Кто вспомнит маленького мальчика, переставляющего буквы в слове «Бог», чтобы получилось «Г-О-Б»? Или как он гипнотизировал шнурки в ботинках, чтобы они сами завязались? Сэм, кто-то должен об этом рассказать. А не просто вернуть ему честное имя. – Его пальцы судорожно вцепились в простыню. – Жизнь жестока, но иногда бывает справедливой. Вот и все, чего я хочу. Помогите восстановить справедливость в отношении моего сына.

Когда я вышел из больницы, моросил дождь – один из тех холодных противных дождей, умеющих просочиться за шиворот и вызвать простуду, когда пройдешь десять кварталов. Больницы всегда оставляют у меня ощущение, что я покрыт невидимым слоем кровожадных микробов и безнадежности, которое не исчезает, пока я не пройдусь быстрым шагом и не подышу воздухом внешнего мира, – поэтому я пошел пешком.

Мне хотелось съесть гамбургер – чизбургер, сочащийся жиром и щедро посыпанный колечками жареного лука, – пусть мои артерии закупорятся, наплевать! Я знал поблизости подходящую забегаловку, где получу то, что мне нужно, и направился туда.

Стоя на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора, я увидел на другой стороне Веронику. Мои кишки сделали двойное сальто. Я не знал, куда бежать – прочь или прямо к ней.

– Эй, не хочешь купить золотую цепочку?

Рядом со мной стоял высокий негр с открытым портфелем, полным блестящего барахла.

– Нет, спасибо.

Когда я снова взглянул на другую сторону улицы, Вероника преобразилась в другую прелестную нью-йоркскую блондинку. Загорелся зеленый, и мы двинулись друг к другу. Сам того не замечая, я продолжал смотреть на лже-Веронику. Заметив, что я загляделся на нее, она сделала каменное лицо.