Майкл Каннингем - Часы

И вот Кларисса, его ближайшая, старейшая подруга и первая читательница, Кларисса, навещающая его каждый день, хотя даже те, кто познакомился с ним сравнительно недавно, и то думают порой, что он уже умер, устраивает прием в его честь. Будут свечи, цветы. Разумеется, ей бы хотелось, чтобы Ричард пришел.

– Ведь на самом деле, – говорит Ричард, – я там не нужен. Достаточно, так сказать, идеи моего присутствия. Разве нет? И вообще, прием уже состоялся, со мной или без меня…

– Знаешь, это становится невыносимо. Ты просто испытываешь мое терпение.

– Только, пожалуйста, не сердись. О, миссис Д., честно говоря, мне просто ужасно стыдно там появляться. Ведь у меня ничего не вышло.

– Это не так.

– Так. Ты добра, очень добра, но боюсь, что я прав. Я переоценил свои силы. Думал, я значительнее, чем оказалось на деле. Можно открыть тебе одну позорную тайну? Я никому еще этого не говорил.

– Ну конечно.

– Мне казалось, я гений. То есть я буквально так о себе думал.

– Ну…

– О, гордыня, гордыня… Я все неправильно себе представлял. И проиграл. То, чего я хотел, оказалось неподъемным. Меня просто не хватило. Понимаешь, есть погода, вода, земля, звери, дома, прошлое и будущее, есть космос, есть история. Есть эта нитка или не знаю что, застрявшая у меня в зубах, есть старуха из дома напротив – ты, кстати, заметила, что она поменяла местами осла и белку? И, конечно, есть время. И место. И ты, миссис Д. Я хотел хотя бы немного рассказать о тебе. Я так этого хотел.

– Ричард, ты написал целую книгу.

– Да, но не сказал в ней и сотой доли того, о чем собирался сказать. А потом я просто зациклился на этой ударной концовке. Только не думай, что я жалуюсь. Нет. Нам всем хотелось слишком многого, верно?

– Да. Наверное.

– Ты поцеловала меня у пруда.

– Десять тысяч лет назад.

– Это происходит и сейчас.

– В некотором смысле.

– В реальности. Это происходит в том настоящем. И это происходит в этом настоящем.

– Ты устал. Тебе нужно отдохнуть. Я позвоню Бингу насчет лекарств, ладно?

– Нет, я не могу. Я не могу отдыхать. Подойди сюда. Ближе, если можешь. Пожалуйста.

– Я подошла.

– Еще ближе. Возьми мою руку.

Кларисса берет руку Ричарда, на ощупь напоминающую – к этому невозможно привыкнуть – связку ломких прутьев.

– Стало быть, это мы, – говорит он. – Тебе не кажется?

– Не понимаю.

– Мы, которым уже за пятьдесят, и мы, юные любовники, на берегу пруда. Мы и то и это, и то и это одновременно. Удивительно, да?

– Да.

– Честно говоря, я ни о чем не жалею, кроме одного. Мне хотелось написать о тебе, о нас. Понимаешь? Мне хотелось написать обо всем: о жизни, которую мы живем, и о жизни, которую мы могли бы прожить. Мне хотелось написать о том, как мы умрем, ведь это может произойти так по-разному.

– Тебе не о чем жалеть, Ричард, – говорит Кларисса. – Ты и так успел очень много.

– Как мило, что ты это мне говоришь.

– Сейчас тебе нужно поспать.

– Думаешь?

– Да.

– Ну что ж.

– Я приду и помогу тебе собраться, – говорит Кларисса. – Полчетвертого. Хорошо?

– Замечательно. Я всегда рад тебя видеть, миссис Дэллоуэй, ты же знаешь.

– Все, я пошла. А то цветы совсем завянут.

– Да, да. Конечно.

Она дотрагивается кончиками пальцев до его острого плеча. Неужели она испытывает сожаление? Неужели даже сейчас она способна поверить, что они с Ричардом могли бы быть мужем и женой, жить душа в душу, с любовниками и любовницами на стороне. Ведь всегда можно как-нибудь выйти из положения.

Ричард был когда-то ярким и ненасытным, рослым и бледным как молоко. Когда-то он расхаживал по Нью-Йорку в старой военной шинели, говорил страстно и взволнованно, небрежно перетягивал свои темные лохмы голубой ленточкой, которую где-то нашел.

– Я сделала крабовый салат, – говорит Кларисса. – Конечно, это сомнительная приманка, я понимаю.

– Ого! Я обожаю крабовый салат, ты же знаешь. Замечательно, просто замечательно. Кларисса!

– Что?

Ричард поднимает свое большое разрушенное болезнью лицо. Кларисса отворачивается и получает поцелуй в щеку. Не стоит целоваться с ним в губы – обычная простуда могла бы обернуться для него настоящей катастрофой. Кларисса получает поцелуй в щеку и сжимает костлявое плечо Ричарда.

– До полчетвертого, – говорит она.

– Чудесно, – отзывается Ричард. – Чудесно.

Она смотрит на настольные часы. Прошло почти два часа. Усталости она не чувствует, хотя прекрасно знает, что написанное сегодня завтра может показаться ей пустым и надуманным. Книга, которая снится автору, всегда лучше той, которую он способен перенести на бумагу. Она делает глоток холодного кофе и позволяет себе перечитать то, что получилось.