Дмитрий Вересов - День Ангела

Аня, завороженная, не сразу очнулась, а потом обиделась на воцарившуюся тишину, испугалась наступившего внезапно одиночества, потому что и звука не осталось в пустой без музыки кухни, и спросила робким шепотом:

— И это все, Эм-Си?

— А чего же тебе еще, птичка моя? Песня кончилась. Не могу же я тянуть бесконечно? Я ее навестила, и ладно.

— Кого навестила, Эм-Си? — не разобралась Аня. Она вообще отупела от бурно проведенных суток и потеряла тонкость восприятия. Все ее чуткие антенны поникли и увяли, а новых она еще не отрастила.

— Песню, кого же еще! — ответила Эм-Си немного свысока. — Я повидала Кэти-Лу, и Корни-Бесс, и Эйприл. Они все замужем, мои девочки, и у меня куча внуков. Пятнадцать штук.

— Да ты врешь, Эм-Си! — развеселилась Аня. — Просто врешь! Не бывает в наше время пятнадцать внуков!

— Ну не пятнадцать, ну, допустим, только четверо… А ты пришла в себя наконец-то? Или тебе еще петь, как маленькой?

— Спасибо, Эм-Си, — кротко ответила Аня, повернулась к певице спиной и отправилась в комнату. Золотые, с пурпурным отсветом, вуалехвосты все еще крутились в голубой плазме и не без оснований испуганно поглядывали на Аню. — Ну правильно, — сказала Аня, — бойтесь меня, гады. — Она щелкнула клавишей и отправила вуалехвостов в небытие. Отыскала в каталоге несчастный свой реферат и засела за работу.

Сеанс психотерапии, предпринятый Эм-Си, помог Ане. Помог быстренько распихать все по полочкам, по тумбочкам, по сейфикам, что находятся большей частью в голове и сердце, и запереть до времени все свое имущество, вперемешку и ветхое, и доброе, оставив в пользовании лишь чувство долга по отношению к работодателю и к себе, любимой, которую надо кормить, одевать и желательно немного баловать и развлекать.

Короче говоря, Аня решила на время абстрагироваться от обстоятельств, сосредоточиться на добывании хлеба насущного, а уж потом… Потом, когда она завтра или послезавтра получит заработанную денежку… Вот тогда она и пожалеет себя в полной мере, от души пожалеет, на всю катушку пожалеет, всем чертям назло пожалеет. Купит в «Метрополе» полуторакилограммовый торт, например, и съест его целиком, со всеми сливочными завитушками, шоколадками, клубничками и вишенками.

Утро еще не настолько повзрослело, чтобы перейти в день, а работа уже неплохо продвинулась, и Аня предвкушала, как через пару абзацев она наберет слово «Заключение», выделит его жирным шрифтом и передвинет в середину страницы, чтобы было красиво. Но… Ах, бедняжка! Она забыла или по молодости лет не знала пока, а Эм-Си, размечтавшись о внуках, не напомнила и не предостерегла, что если уж ты попал в полосу невезения, то пакости так и будут сыпаться на голову, пока почему-либо не иссякнут. И хорошо еще, если иссякнут скоро.

У пакостей, по всей видимости, как и у простых человеческих радостей, тоже есть свой рог изобилия, некий зловредный генератор с присобаченным к нему устройством, стреляющим длинными очередями, как пулемет. И первое дело, если ты попал под обстрел, — упасть за кочку, затаиться и перебедовать. Авось пакость мимо просвистит и не залепит тебе грязной кляксой физиономию — и отмывайся потом, и доказывай, что ты это ты, а не оторва ведьма с Лысой горы, обманом затесавшаяся в общество приличных людей…

…Одним словом, пробки опять полетели, выскочили с адским треском, электричество вырубилось, работа пошла коту под хвост. Аня размазывала по лицу злые слезищи, непотребно ругалась почти вслух (и откуда такие слова взялись у воспитанной девочки?) и тосковала в предчувствии момента, когда ей придется в очередной раз оправдываться перед начальством и доказывать, что она все предоставленное ей для работы время не шабашила всласть на Лысой горе, а трудилась в поте лица, но обстоятельства сложились так… В общем, не она виновата, а чужой дядя. Только кто в этого чужого дядю поверит?

Но виноват-то и в самом деле был «чужой дядя», и, будь Аня с ним знакома, она бы всю его круглую физиономию ногтями до крови и расцарапала бы подобно натуральнейшей ведьме. А звали «чужого дядю» Георгий Константинович Вариади, и был он в своих кругах более известен как Пицца-Фейс, и получил он сей титул по причине характерных особенностей свой сдобной внешности.

И случалось так, что в Пиццу-Фейса, в прошлом хакера, а ныне преуспевающего дельца, бывало, пакостливый бес вселялся. Бесноватый Пицца от Пиццы вменяемого отличаем был по глазам. У Пиццы вменяемого глаза цветом своим напоминали зеленые оливки, а у Пиццы бесноватого оливки нафаршированы были острым красным перчиком. И случилось так, что бес вселился в Пиццу сегодня с утра пораньше, когда он, едва проснувшись, пыхтел и потягивался, подпираем слева обнаженной попкой Кисоньки, а справа обнаженной грудью Заиньки. Или наоборот. Попкой Заиньки, а грудью Кисоньки. Или… М-да. Загадку эту спросонья да после дурных сновидений, посетивших его, решить Пицца оказался неспособен, совсем запутался гадаючи, удручился, смутился, и смятенным его состоянием воспользовался коварный бес, вселившись. Ибо бесам легче всего поддаются смущенные умы.