Дмитрий Вересов - День Ангела

— Яша! Я-ша! Я уже сто лет здесь! С ночи! Только заблудила-а-ась! Яша! — вопила черная девица. — Яша! Иди сюда! Пробирайся как-нибудь, а то меня все время относит! Толкаются!

— Таня! — заорал в ответ белокурый былинный молодец со скрипкой. И, наплевав на жаждущую родственных объятий Фриду Наумовну, на родителей, вероятно имеющих на него сегодня определенные виды, на приятную рыжую лису, являвшуюся кем-то вроде тетки, что ли (он толком не разбирался в родственных переплетениях), наплевав на представителей филармонии, которые должны были быть где-то здесь, но которых он не опознал, а они, надо полагать, — его, наплевав на все и вся, ринулся к Тане, раскрывшей объятия. Он наподдал ей по спине скрипкой, а она ему — зонтиком, и счастье их было безбрежно.

Никита с неприязнью смотрел на обнимающуюся парочку, в любовном раже топтавшую друг другу ноги, и злорадно себе думал, что вот у этих, чьи волосы, белые и черные, перемешались сейчас, у этих, которые считают, что сейчас они одни на целом свете, и потому целуются самозабвенно и без оглядки, что у этих вот, ошалелых и вдохновенных, все впереди. Все, все-е впереди! Они еще узнают, почем фунт лиха. И этот красавец скрипач, придет момент, неожиданно возвращаясь среди ночи, еще застанет свою чокнутую грачиху в объятиях какого-нибудь — хорошо знакомого — засранца и пойдет бродить под дождем или снегом, проклиная тот день и час, когда… Когда застал. Вот именно — когда застал. «Возлюбленная моя, губы твои…» Тьфу ты!

…Где-то он ее видел, эту грачиху? Уж очень знакомая прическа.

И Никита, мучась вопросами, разнообразными и тяжкими (что теперь у них с Аней? И если, как видно, больше уже ничего, то с каких слов и действий начинать раздельное существование? Во что его втягивает хитрая бестия Пицца-Фейс и не соскочить ли, пока не поздно? Что делать с материным очередным запоем? И где он, черт возьми, видел эту грачиху? А также кого напоминает рыжая лиса?), отправился к остановке рейсового аэропортовского автобуса, чтобы добраться до метро, потом вылезти на «Чернышевской» и пешочком, под дряблым похмельным солнышком, добрести до Седьмой Советской, до Пицциной квартиры, и получить денежки. С денежками мировые проблемы решать будет легче.

Аня сидела сгорбившись, поджав под себя одну ногу, и смотрела на электронных вуалехвостов, что кружились в спектрально-голубой водице монитора, невесомые и совершенные. Повторяющиеся плавные движения рыбок завораживали Аню, гипнотизировали, и ни одной плодотворной мысли не было в бедной ее головушке. Сколько она так сидела? Пять минут? Час? Три часа? С тех пор как выставила надоеду Войда, не по-хорошему проказливого, так и сидела.

Он отладил компьютер и повел себя покровительственно и бестактно. Поцелуйчики в лобик и в щечку, дурацкие наставления по поводу того, как вести хозяйство, объятия по-свойски, бесцеремонная получасовая болтовня по телефону с каким-то Фомой… В общем, Войд решил, что отныне Аня его девушка. И Аня его выставила, по счастью успев поймать за руку, когда он попытался прихватить с собою Никитины ключи.

— Войд, мне работать надо, — сказала она. — Шел бы ты… домой. Переодеться там, побриться…

— Хорошо, Энни, — покладисто согласился Войд, — я вечером тут буду как штык. С букетами, с конфетами, с приветами. Жди, любимая.

— О господи, — прошипела Аня в сторону и твердо решила, что не откроет. Сдался он ей, стыдоба какая. Что теперь вообще делать-то? И она, продираясь сквозь ядовитые и колкие, словно тернии, мыслишки, сквозь жгучие, словно крапива, воспоминания, без особого успеха внушая сама себе (поскольку Никиты не было), что все как-то перемелется, включила компьютер в твердом намерении закончить реферат. И дальше гад морских, точнее, электронных не продвинулась. Так и пялилась на красивенькую заставку.

Сидела поджав ногу, тупела и остывала и сама превращалась в аквариумную рыбку, которые мечутся туда-сюда, от одной стеклянной стенки до другой или по кругу, или, уткнувшись в стекло, смотрят бездумным взглядом на жизнь внешнюю. За аквариумным стеклом, на воздухе, жизнь бурлит, по-городскому пахнет бензином и гамбургерами, растет трава на газонах, в витринах висит недурная одежка с ценниками, на которых указан процент скидки, люди трясутся в маршрутках, пьют колу, едят мороженое, листают «Космополитен», читают Коэльо и Мураками, целуются в метро, стригутся в парикмахерских салонах, пляшут на дискотеках… А ей, Ане, теперь сновать за стеклом, пускать пузыри, копошиться в донном иле и уповать на руку дающую… Дающую корм днесь. И это жизнь?!