Дмитрий Вересов - День Ангела

…Что же касается Вадима Михайловича, он блаженствовал в купчинской квартирке, качаясь на переломе сна и яви. Он то проваливался в пуховый сон, то возносился в умиротворяющую явь. То и другое виделось ему никогда не испытанным доселе счастьем. Рядом спала донья Инес, вытянувшись всем загорелым телом, раскинув тонкие руки. Спутанные волосы ее молодо поблескивали в свете крошки-ночника, а на розовых губах отдыхала в сквознячке свежего дыхания притомившаяся за долгий вечер любовь.

Вадима что-то толкнуло в сердце — должно быть, время. Он подхватился, отыскивая взглядом часы, и принялся ласково тормошить Инну.

— Половина одиннадцатого, Инка. Мы проспали. Давай-давай, выныривай — и бегом к метро. Счастье, если поймаем машину.

— Я так вот и поеду, по-твоему, в натуральном виде? А подкраситься, причесаться?

— Отменяется, любимая. Ты и без того произведешь фурор…

— В этом и не сомневаюсь, — перебила Инна. — Кое-что все-таки вспоминается, знаешь ли.

— …Фурор своей красотой, — педантично закончил Вадим. — Все остальное сгинуло, все остальное — морок. А мы с тобою здесь и сейчас. Остального знать не желаю.

— А если здесь и сейчас тоже морок, Вадик?

— Это ты мне брось, — погрозил пальцем Вадим. — А то ущипну. Узнаешь, какой я морок.

Только они успели тесной вереницей войти в квартиру, только успели разнести слякоть по прихожей и сбросить шапки и капюшоны, как раздался телефонный звонок. Аврора Францевна, в распахнутом пальто, ответила на звонок и недовольно начала соглашаться в микрофон.

— Это была мать Яши, — прокомментировала Аврора Францевна свое недовольство и положила трубку. — Ей зачем-то срочно понадобился Вадик, и она сейчас появится.

— Ну и что такого, Аврорушка, — махнул рукой Михаил Александрович. — Такая уж сегодня ночь. Будем всем радоваться. Только вот, Аврорушка… Анюта… Анюта, помнишь, как в детстве: незаметно сосчитай гостей. Всех нас сосчитай.

— Дедушка с бабушкой, — смеясь, начала Аня, — мама и Олег Михайлович, Настя и Геннадий Николаевич, мы с Яшей и…

— И еще Вадик с кем-то, — добавила Аврора Францевна, — и еще Оксана с кем-то… Сосчитать я не могу, и стульев у нас не хватит. Шампанского всего одна бутылка и есть почти нечего. Картошки, правда, спасибо Насте, много.

— Ерунда, — сказал Олег Михайлович, полной грудью вдыхавший запах забытого дома, и взялся за мобильный, чтобы звонить к «Палкину», — сейчас все будет. И еда, и вино, и водка.

— Не надо водки, Олег. У нас водки целый шкаф, — остановил его Михаил Александрович. — Стоит с талонных времен. Те талоны, что мы не продали, поменяли на продуктовые, отоварили. Но не пить же ее, в самом деле. Составили в шкаф в дворницкой, где раньше держали рукописи Франца Оттовича. Рукописи-то у нас изъяли, когда кто-то опомнился. Рукописи-то могли быть секретными. Ну вот полки и освободились. А мы их — под водку и под всякую ерунду. Аврорушка, а не?.. За встречу.

— Конечно, Мишенька, сейчас принесу. Доставайте-ка рюмки, — велела Аврора Францевна и отправилась в дворницкую за бутылкой, все оглядываясь на Олега, узнавая и не узнавая его, тоскуя от изменений и радуясь встрече.

В дворницкой сидел Кот и пристально смотрел на шкаф. Подрагивал хвостом, сверкал зелеными глазами, ворожил, паршивец.

— Брысь, — сказала Аврора Францевна, чтобы Кот не попал под размах дверцы. Дворницкая-то была крошечная и узкая, а внушительный шкаф занимал всю торцевую стенку. Кот пересел, и Аврора Францевна распахнула шкаф. «Просто безобразие», — подумала она. Водка исчезла.

Но что самое удивительное, исчезли и полки, и задняя стенка шкафа. Вместо нее тепло светилась матово-стеклянная дверь.

— Ах! — очень громко вскрикнула Аврора Францевна. — Ах! — И прибежала вся толпа, набилась в дворницкую и застыла в изумлении.

— Ну и ну! — поверх всех голов сказал Вадим и подтащил поближе Инну. — Что это тут происходит? И дверь с лестницы нараспашку… Чудеса под Новый год? Или ограбление?

— Чудеса, вот именно, Вадька, — отозвался Олег, и таинственная дверь медленно начала открываться и наконец распахнулась приглашающе.

За дверью сиял новизной просторный зал, гирлянды еловых веток с золотыми шишками и в блестящей канители обрамляли его, и накрыт был стол, длинный-длинный, уходящий в бесконечную даль, — не стол, а символ вечного изобилия. Шампанское остывало в серебряных ведерках, витали аппетитные запахи, потрескивали высокие свечи, множественно отражаясь в зеркалах.