Людмила Петрушевская - Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)

Черные глазища, действительно черные, черные кудри, даже в больничном халате она выглядела как королева чардаша, какая-нибудь звезда оперетты. Ну и это знание будущего. Оно прорывалось у нее как адское пламя. Молчала, молчала. Ничего не говорила.

Сама Тамила упала на вокзале, ее привезли на «скорой помощи» без сознания. А Соню в то же самое отделение с подозрением на рассеянный склероз прислала тетя Галя, жена брата мамы мужа, во как. Невестка Сониной свекровки, далекая во всех смыслах родня. Отношения между ними (пожилой свекровью и женой ее брата) были как всегда бывают между богатыми и бедными, между москвичами и провинцией. Тетя Галя царствовала, а иногородняя Ольга Генриховна гордо, безденежно и весело проводила свои дни бывшей солистки оперетты, ныне певицы хора местного оперного театра. Прохладные отношения имели место с обеих сторон. И когда девушка Соня по телефону пожаловалась из Москвы иногороднему мужу, что каждый вечер температура, то Ольга Генриховна обратилась тоже по межгороду к брату Густаву обратно в Москву, а брат потревожил свою жену-врача Галину.

(Поясним, что Соня и Данила были да, супругами, но жили в разных концах длинной железной дороги, пятнадцать часов езды скорым поездом.)

Причем у Сони и Дани, у каждого, имелась в наличии мама, и на каждую такую двухместную семейку приходилось по одной комнате в коммунальной квартире. У Дани двенадцатиметровка, у Сони шестнадцать квадратов, перегороженная книжным шкафом.

То есть когда юные влюбленные весело проводили время на каникулах в южном спортлагере, когда целовались ночью на пляже, когда катались друг к другу в плацкартных вагончиках и плакали на перронах, когда звонили и писали письма, все становилось прекрасным, странным, вечным, загадочным. Но как только поженились, началось: да где вы будете жить, да на что, оба студенты, а если дети? И ни одна мать не видела для себя возможности наблюдать противоположный пол в одной кровати со своим ребенком. Слушать это все, находясь в пределах вытянутой руки.

Мамы были хотя и пожилые сами по себе, но, не исключено, что с надеждами тоже. Сорок лет и тридцать восемь лет! У каждой откуда-то кавалеры, звонки, свидания и просьбы не приходить домой тогда-то в восемь вечера до одиннадцати.

Когда Даня являлся в Москву, он жил у дяди Густава Генриховича на раскладушке, и тетя Галя проявляла неудовольствие, разумеется. Когда же в провинциальный городок приезжала Соня, то вообще была каша: двенадцать метров, Соня с Данькой на материнской кровати, мать на его раскладушке после работы, после спектакля! Никто не спит, мать ворочается, Даня не выдерживает. А что делать?

В общем, история непростая и с горячим желанием обеих старших женщин, чтобы данное происшествие как-то выветрилось, прошло, исчезло.

Бывают ситуации, когда семьи всем скопом провожают негодный товар вон из своей жизни, вываживают — ничего вроде не делая, стараясь как бы на благо будущим теням, пыхтя и надрываясь,— но род есть род, и бросовые, лишние люди уходят первыми. Род плачет, поминает, высматривая по сторонам следующие по счету души, вставшие в очередь на выход.

Так и эти молоденькие веточки семейного древа должны были быть выломаны и выкинуты без продолжения рода.

Новобрачным твердо внушалось, что детей не надо пока что. Соню мать сводила к своему престарелому гинекологу, Соня рыдала и не шла, но древний род в лице одной только ее матери настоял на своем праве заглянуть во чрево, готовое заплодоносить. Заглянули. Соня пока что оказалась пуста.

Дане, видимо, тоже сказали что полагается — дядя Густав, может быть. Даня теперь предусмотрительно брал с собой в койку тряпочку, после трудов кончал в нее.

Быт, быт, нищета! Чем нищее, тем безобразнее устраивается быт, тем больше бережется старых ботинок, польт, сумок и неработающих телевизоров.

Мама Сони стеснялась Данилы, будто бы не знала, как себя вести с ним. По природе же своей она привыкла кокетничать со всеми встречными штанами, в том числе и на улице. У нее на каждой работе были шумные романы-скандалы с начальством, постоянные разборки с каким-то капитаном, беготня по подъездам, а также многолетний одноглазый сожитель раз в неделю в субботу вечером. Но в случае с Сониным мужем кокетство не то чтобы выглядело неуместно, все оказалось как раз наоборот: мама Сони возненавидела Даньку с первого сообщения о неожиданной свадьбе, подозревая в нем провинциала, желающего подселиться не хуже лазутчика во вражеский лагерь.