Людмила Петрушевская - Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)

Наутро уже его прибрали добрые люди.

А соседки бушевали — что, что, явилась тут, на пол повыкидала!

— Стол был наш, Вовиной мамы,— твердо сказала Заечка.

Покричали, но всё разобрали-растащили, в том числе и мамины алюминиевые старые кастрюли.

А Заечка купила-достала и новые кастрюли, и новый столик и принялась кормить мужа.

Оказалось, что все не так просто, поскольку встретились две традиции, два мира: Вова-то любил все мамино, а Заечка готовила по-другому, и ей пришлось путем экспериментирования найти что-то похожее. Причем Вова не скандалил, не швырял макаронами, он просто все оставлял на тарелке.

Заечка выпытывала, огорчалась, снова готовила (а поди успей все купить и доволочь после работы до дому).

И с деньгами у Заечки получалось вначале как-то неудобно: просить у Вовы? Дай на мясо, дай — иду на рынок, дай на стиральный порошок, нужны лампочки, у нас перегорело.

Вова давал не щедро, он все хранил в банке, он копил на машину, и, чтобы взять очередную сумму, ему надо было делать над собой усилия.

Заечка-то и сама работала, и ее денег бы хватило на хозяйство, однако она как-то горько задумывалась, почему я прислуга и любовница, да еще и оплачиваю все? И довольно быстро она сказала, что давай разведемся.

Вова, привыкший к своей идее о накоплении денег на машину, об экономном способе жизни, не был готов к такому повороту событий (ведь покойная мама ухитрялась кормить его из своей скудной пенсии, поскольку летом заготавливала из дешевого, закатывала банки, пахала на дачном участке).

И тут Вова призадумался. Ему определенно нравилась его новая семейная жизнь, жена научилась всему, готовила вкусно, он уже привык и полюбил ее еду, все блестело-хрустело, и сама она была приятная в быту и способная в постели, а тут такая новость!

Он был сбит с толку.

Заечка стояла на своем: надо разойтись.

— Что, чего, почему, ведь квартира, вот-вот мы купим машину!

— Купим-облупим, не надо,— отвечала задумчиво, глядя в бок, Заечка.

— Что, как, зачем? Что с тобой? Что не так?

Заечка молчала, глядя вбок. Впервые он увидел всегда покладистую, хорошенькую Заечку, куколку, немудреную игрушку, в таком суровом и неприступном виде. Он был растерян и стал похож на маленького мальчика.

Заечка, по-своему уже полюбившая своего незлобивого мужа, вдруг пожалела его и сказала (неожиданно для себя самой), что ей надо новую дубленку.

— Ну так бы и сказала,— облегченно воскликнул Вова.

Дубленка бы окупила с лихвой все Заечкины затраты.

— А где взять-то?— заботливо спросил Вова.

— В магазине,— ответила Заечка и назвала цену повыше.

Вова назавтра принес домой деньги.

И дальше Заечка уже манипулировала своим мужем как хотела.

А тут подвернулась хорошая квартира в центре — знакомые знакомых уезжали и срочно продавали.

Как-то сбыли с рук свое и оформили чужое, начался переезд в новое место, Заечка покупала мебель, обустраивала жилье по своему вкусу, все по ней, все уютно.

На новоселье явилось много народу, и тут Заечка увидела, что все любят и ценят ее мужа и даже говорят о том, что у него талант.

И она еще увидела его подругу с работы, восемнадцатилетнюю секретутку во цвете красоты, но не дешевую давалку, а студентку с будущим, к которой мужское сообщество относилось с благоговением и коленопреклоненно. Ее и звали-то все Алешка, запанибрата и покровительственно.

Алешка же изо всех отличала только Вову. Она о нем заботилась, с ним разговаривала своим тихим надтреснутым голосом, ему улыбалась. Все вокруг говорили о близкой свадьбе Алешки и что ей подарить, а она сидела возле Вовы и ему что-то негромко втолковывала, а он кивал.

Все сместилось в бедной башке Заечки. Все рухнуло, все кончилось. Ее жизнь, планы, ее рвение и преданность, все ее способности и прелести в постели — ничто не имело уже значения.

Тут у мужа была дружба, а против дружбы не попрешь, выйдет Алешка замуж или нет, вырастет в крупную фигуру или так и останется неизвестной личностью — ничто не имело тут никакого значения. Алешка и Вова всегда будут друг дружке преданы, и ни словечка нельзя пикнуть против Алешки, получишь сразу такой отпор, возникнет такая холодность и отчужденность, что лучше и не возникать.

И Заечке осталось терпеть.

Алешка звонила им домой не так часто, но звонила, и только по делу, всегда по делу, и Вова иногда после этих звонков срывался из дому, как рыцарь, спешащий на помощь.

Потом была Алешкина свадьба, на которой Заечка тоже была, потом девушку встречали из роддома, и Заечка тоже встречала ее, и иногда Алешка с сыном приходила и сидела на кухне у Заечки, сын на руках, сигарета в стороне, Алешка сидела как будто у нее на земле больше не было места, где покурить и помолчать.