Хелен Браун - Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Я не могла с ним не согласиться. Эти две жизни, два мира мало что связывало — горстка родственников, знакомых, да еще черная кошечка, которую много лет назад выбрал для всех нас Сэм. Да, мы смеялись, работали, играли, но, несмотря на это, горе наше оставалось реальным, неизбывным, мы не смогли осмыслить его до конца и просто спрятали поглубже. Никто из нас ведь не обращался к профессиональным психологам, не проконсультировался, как нужно правильно горевать. Иногда я заводила разговоры на тему: «А помнишь, как Сэм…», — чтобы поддержать Роба и показать, что наша прошлая жизнь не забыта. Мы листали альбомы с фотографиями, разговаривали, улыбались. Мы уже осознали чудовищную потерю, но даже сейчас, спустя столько лет после утраты Сэма, оставались калеками в эмоциональном смысле. С его смертью мы лишились чего-то важного, такого же важного, как рука или нога. Прошло много времени, и невидимую культю уже почти никто не замечал, кроме Роба и меня.

Роб вытянулся за эти годы, стал высоким, красивым юношей. Он отлично плавал, а благодаря помощи Филипа стал еще троеборцем и яхтсменом. Если его эмоциональное состояние время от времени меня тревожило, то к физическому здоровью никогда не было никаких претензий. Ему требовалось не больше суток, чтобы отделаться от любой простуды или вирусной инфекции.

Любуясь Робом, резвящимся в волнах прибоя, я часто представляла рядом с ним его старшего брата. Как бы сейчас выглядел Сэм? Пожалуй, чуть пониже ростом, чем младший братишка, но с правильными чертами лица и, уж точно, очень симпатичный. Я задавала себе вопрос, не мог ли Сэм пойти по какой-нибудь кривой дорожке, ведь в современном мире столько искушений. Что, если он заставил бы меня преждевременно поседеть, подсев на наркотики, или подался бы в сомнительный кинобизнес? А может, наоборот, стал бы истинным утешением для матери, окончил с отличием юридический факультет и уже накопил половину суммы на шикарный дом в престижном пригороде? Бесполезные, никчемные фантазии.

Вскоре после того, как Роб окончил первый курс в университете, мы с ним и Филипом отправились зачем-то в местный торговый центр. Внезапно Роб сказал, что ему нехорошо. Побледнел он при этом ужасно.

— Тебя тошнит? — забеспокоилась я. — Тебя вроде никогда не тошнило.

Роб и сам растерялся. Он настолько не привык болеть, что понятия не имел, что нужно делать в таких случаях, как себя вести, если вот-вот вырвет в публичном месте. Вместо того чтобы наклониться над обочиной, он завертелся как волчок, с ног до головы обдав нас тем, что съел на завтрак. Я предположила, что ему попался несвежий гамбургер и это простая случайность. Предположение оказалось неверным.

Роб слег в постель, несколько дней он не мог ни есть, ни пить. Врач, которого мы вызвали, уверил, что ничего серьезного нет, недомогание скоро пройдет. Но через несколько дней Роб был настолько обезвожен, что его положили в больницу. Там поставили диагноз: язвенный колит — воспалительное заболевание кишечника, причину возникновения выяснить не удалось. Состояние Роба врачи расценили как тяжелое.

Я часами сидела у его кровати, не зная, чем помочь, и просто смотрела, как он слабеет день ото дня. Я опять страстно желала, чтобы моему мальчику стало лучше, я вкладывала в это пожелание всю животворную энергию, которой, по-моему, наделены матери. И снова, как в первый раз, дело грозило закончиться провалом. Время от времени я под благовидными предлогами отходила от его ложа, чтобы поплакать в сторонке. Перспектива потерять и второго сына была просто невыносимой.

У кровати стоял хирург в зеленом операционном костюме, совсем молоденький, только-только со студенческой скамьи. Если Робу не поможет лечение и воспаление в кишечнике распространится еще хоть на сантиметр, сказал он, тогда весь толстый кишечник (больше двух метров длиной) придется удалить. Хирург охарактеризовал это оперативное вмешательство как объемное.

Из окна Робовой палаты видно было, как строят высокую башню. Как мне хотелось перенестись в будущее, когда все уже будет в порядке, здание достроят, а Роб (благодаря всем и любым божествам, какие только существуют) будет здоров. Чем больше я поторапливала минуты, чтобы они скорее превращались в часы, тем медленнее они ползли. Иногда мне казалось, что они вообще остановились, застопорились, как упрямые ослы на горном перевале.

Мы с Робом заново переживали его младенчество. Я гладила его по волосам, помогала глотать противную, но питательную жидкость, содержащую необходимые вещества. Я изо всех сил пыталась придумать что-то, чтобы он лучше себя почувствовал. Особенно трудно было успокаивать его, отметать все страхи, учитывая, что сама я была в полном ужасе. Большой кристалл розового кварца, положенный на живот, вроде бы помог, облегчая приступы сильной боли. Лицо Роба светлело, когда ему говорили, что кто-то молится за него или медитирует, передавая ему свою энергию. Роб согласился, чтобы его навестил Патрик, целитель-экстрасенс. Когда тот взял Роба за руку, сын сказал, что почувствовал: невидимая сила держит его вторую руку.