Хелен Браун - Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Наблюдая, как солнечный луч скользит по обоям, я размышляла, что нас заставило так спешно делать ремонт в доме. Что уж такого ужасного было в этих обоях? Они вполне могли бы еще повисеть на стенах, глядишь, и дождались бы, что орнамент в виде черных цветочных гирлянд на белом фоне снова войдет в моду. Даже потрепанный ковер на полу больше почти не действовал мне на нервы. Эйфория беременности уверяла: с чем угодно можно повременить.

Стив придерживался противоположного мнения. Каждая комната сияла свежей краской. Стремянки, расставленные по всему дому, подпирали стены, точно пьяные. Стив в лихорадочном темпе заканчивал ремонт в ванной. Он вытащил облезшую голубую ванну с безвкусными золотыми кранами и оставил валяться на газоне при входе в дом. Меня ничто не волновало, и я не обращала на нее внимания, даже когда по краям ее выросла высоченная трава.

Когда я при Джинни вслух подумала о том, уберем ли мы когда-нибудь эту ванну, она предложила оставить все как есть и устроить в ванне прудик с золотыми рыбками. Боже, как я любила эту женщину.

Мы с Клео полюбили слушать Моцарта, и не только из-за теории, согласно которой детям в материнской утробе полезно слушать классическую музыку, звуки которой якобы помогают расти клеткам мозга. Клео, кажется, всерьез нравились умиротворяющие мелодии гениального композитора, особенно вторая часть его концерта для кларнета с оркестром ля мажор. Когда кларнет вытягивал ноты из воздуха, словно из жидкого золота, глаза Клео сужались, превращаясь в серебристые щелочки. По шерсти начинали плясать радужные солнечные зайчики. Уютно приладившись к моему животу, она громко мурлыкала, аккомпанируя Моцарту. Слушая это произведение, я убедилась, что даже самую глубокую грусть можно превратить в красоту.

— Это мальчик! — кричала каждая клеточка моего тела. В том, как его ноги молотили меня по ребрам, определенно чувствовалась мужская энергия. Крошечные кулачки стучали в мочевой пузырь с силой, достойной чемпиона по боксу. «Маль-чик», «маль-чик», — отбивали мои босые пятки по темному коридору, когда я бежала в туалет, в третий раз за ночь.

Я сшила малюсенькую распашонку и вышила ее по вороту голубыми маргаритками. Мы обсуждали имена. Может, Джошуа. Определенно не Сэмюель, ну разве что, как вариант, в качестве второго имени.

Это не будет заменой Сэма, объясняла я каждому, кто интересовался. У нового ребенка будет собственная личность. Конечно, мы бы не возражали, если бы хоть отчасти ему передалось чувство юмора старшего брата, разрез глаз, может, даже особый — как у свежескошенной травы — запах кожи. Он не должен быть Сэмом, само собой. Я буду уважать индивидуальность этого ребенка. Но в то же время, независимо от того, будет он похож на Сэма или нет, благодаря ему в нашей семье снова будет четверо. Я расскажу Джошуа Сэмюелю все-все о брате, которого он никогда не видел. Связующая нить вплетется в наши судьбы и не будет прерываться.

Стив теперь чаще позволял себе улыбаться. Если вдуматься, все наши надежды расцветали вопреки здравому смыслу, спасибо хирургу с его микроскопом и искусными пальцами! Для наших предыдущих детей Стив приобрел подержанную колыбельку по объявлению в местной газете. Когда стало ясно, что прибавления семейства больше не предвидится, он избавился от нее сразу же, как только мы переложили Роба в кроватку побольше.

На сей раз мы вместе пошли и выбрали новую колыбель, украшенную желтой шелковой лентой — тактичного бесполого цвета. Разорвав блестящую упаковку, Стив собрал ее и поставил в нашей спальне. Кроватка под сетчатым балдахином была достойна принца. Я натянула на матрасик чайного цвета простынку размером с посудное полотенце.

Перебирая рукой шелковые ленты, я недоумевала про себя, как это люди растят девочек. Все эти кружевца, оборочки, куклы Барби — чересчур замысловато. Я понимала, как обходиться с мальчишками. Забота о них требовала больших затрат физической энергии — главным образом на то, чтобы постоянно догонять их и кричать. Мальчики эмоционально понятнее, проще. Они особенно крепко привязываются к матери. У нас с Сэмом была игра в поцелуйчики, почти как у любовников. Побеждал в ней тот, кто последним находил на лице второго игрока место, куда еще его не чмокнул, и обычно под конец мы оба с ним буквально валялись от хохота.