Жорж Сименон - Свидетели

— Ваша фамилия, имя, род занятий?

— Луиза Берне, акушерка, Железнодорожная, шестьдесят два.

— Повернитесь к господам присяжным и расскажите все, что вам известно по этому делу.

— Я живу на Железнодорожной улице, в третьем этаже дома между Верхней и Котельной улицами. Моя квартира — одна из немногих на этой улице, где есть балкон. В субботу, девятнадцатого марта, я задержалась в городе на родах и вернулась к себе после половины одиннадцатого. В нашем ремесле привыкаешь работать в любое время суток.

В глубине зала произошло какое-то движение. Ломон издали разглядел полицейского, стоявшего на посту у дверей. Он пререкался с женщиной. Она была с непокрытой головой, и полицейский почему-то ее не пропускал. Ломон не придал этому значения.

— Продолжайте. Итак, вы вернулись к себе немного позднее половины одиннадцатого?

— Да, господин председательствующий. Я ушла из дому в полдень, и потому моя бедная кошечка осталась без обеда. Я побежала на кухню сварить ей суп. Пока он варился, я разговаривала с кошкой. Она — как человек; все понимает. Напрасно считают, что животные…

— Придерживайтесь, пожалуйста, фактов, имеющих отношение к делу.

— Ладно. Отняло это у меня минут десять. Я успела снять шляпу, пальто, повесила их на место, вымыла кошачью миску, оставшуюся грязной с полудня. Потом открыла дверь на балкон — я всегда там кормлю кошку, чтобы она не пачкала пол в комнатах. Пока кошка ела, я вернулась на кухню и прибралась. На это тоже понадобилось время. Потом вышла на балкон посмотреть, поела ли кошка и сделала ли она свои дела; вот тогда я и заметила мужчину, спускавшегося по лестнице с насыпи.

— Было приблизительно без четверти одиннадцать?

— Если вас интересует мое мнение, почти одиннадцать.

— Он был один?

— Да, господин председательствующий.

— Он пользовался электрическим фонариком?

— Нет, света я не заметила.

— Есть ли поблизости от лестницы газовый фонарь?

— Да, есть. Метрах в тридцати. Вначале я подумала, что это кто-то возвращается напрямик из Женетт.

— И часто это бывает?

— Случается. Я сама как-то прошла через пути: за мной прислали от роженицы, и я боялась опоздать.

Лицо у Луизы Берне было сероватое, взгляд тусклый. Ломон, сразу невзлюбивший свидетельницу, нарочно ставил ей вопросы в ином порядке, чем следователь Каду, чтобы акушерка не могла разом выпалить заранее вызубренный монолог. Ее показания представлялись наиболее вескими, такими вескими, что их одних было достаточно для осуждения Ламбера.

— Продолжайте. Вы увидели спускавшегося по лестнице мужчину.

Ломона снова отвлекло какое-то необычное движение в зале. Полицейский нерешительно двигался по центральному проходу, дошел до середины, и Жозеф, которому он, должно быть, подал знак, поспешил ему навстречу. Ломону показалось, что полицейский передал приставу не то бумагу, не то конверт, что-то тихо объясняя и указывая на судейский стол.

— Я не была уверена, что опознала его.

Невнимательность председательствующего раздражала Луизу Берне, и она тоже попыталась взглянуть, что происходит у нее за спиной.

— В ту ночь светила луна?

— Не понимаю, господин председательствующий. Знаю одно: тогда я подумала, что фигура мне знакома. Мужчина шел быстро, засунув руки в карманы.

— На нем была шляпа?

— По-моему, скорее фуражка.

Отвечая на вопросы Каду, свидетельница сначала упомянула про шляпу, потом про фуражку.

— Вы убеждены, что он был не в шляпе?

Каду предъявил ей светло-серую шляпу, в которой в тот вечер был Желино. Ламбер вернулся домой в фуражке, и единственная шляпа, найденная в доме, была коричневого цвета.

— Уверена. Я знаю, что говорю. Я подождала, пока он пройдет под фонарем, чтобы получше разглядеть.

— Для чего? Полагаю, в тот момент вы не знали, что вам придется давать показания.

— Как я могла это предвидеть!

Прокурор на своей скамье проявлял некоторую нервозность. Он не ожидал, что Ломон займет в отношении свидетельницы такую враждебную позицию. Председательствующий не выходил за пределы своих полномочий, и упрекнуть его в предвзятости было нельзя, но антипатия к акушерке была тем более удивительна, что до сих пор он проявлял терпимость ко всем свидетелям.

— Стоя на балконе, вы как бы находились над путями?

— А как же! Балкон-то ведь выше полотна.

— В тот вечер вы ничего не заметили на насыпи или на рельсах?

— Было слишком темно. В том месте пути не освещаются; освещение есть только значительно дальше, со стороны будки стрелочника.