Жорж Сименон - Свидетели

Альфред Муво, приятель Ламбера, работавший с ним в одном гараже, оказался рыжим детиной с лицом, щербатым от оспы. Хозяин кафе «Спорт» Санзед был в темно-сером костюме, поскрипывающих лакированных ботинках и с толстой золотой цепочкой на животе; самоуверенным видом он напоминал мелкого политикана. А Мике, официант из «Подковы», принадлежал к категории шутников и все время пытался острить. Его удалили от барьера чуть ли не силой.

Это смахивало на балаган, где каждый показывал свой незатейливый номер и стремился вызвать как можно больший интерес к своей персоне.

Из безликой массы возникали какие-то неведомые люди, несколько минут разыгрывали роль на торжественной сцене уголовного суда и вновь погружались в безвестность. Зато теперь в газетах промелькнет хотя бы их фамилия.

Себастьен Пьери из «Бара друзей» рассмешил зал шуткой, которую Ломон не расслышал: он как раз перелистывал свои заметки. Затем наступил черед Ортанз Вавен, соседки, из окон которой «все было видать». Она тоже развеселила публику.

Следующая свидетельница, строго говоря, не могла давать показания, поэтому ее не привели к присяге. Это была двенадцатилетняя девочка, живущая с родителями за три дома от Ламберов. Ее отец работал старшим мастером на бисквитной фабрике Пьержака. Ведя дочку в суд, мать, крупная женщина лет сорока, сочла необходимым завить ее, как перед первым причастием.

— Вас зовут Жанина Рие и вам двенадцать лет?

Актрисой девочка оказалась получше, чем взрослые.

— Да, в прошлом месяце мне исполнилось двенадцать.

— Вам известно, для чего мы будем задавать вам вопросы?

— Да, месье.

И повернувшись к скамье подсудимых, она указала пальцем на Ламбера.

— Что вы видели девятнадцатого марта прошлого года?

— Я видела, как он пересек улицу и вошел к себе домой. Мама послала меня за хлебом: она забыла, что завтра воскресенье, и утром хлеба не купила. Я помню, было восемь часов: у булочника, стоя в очереди, я посмотрела на часы.

— Вы не заметили, выходил кто-нибудь из дома Ламберов?

— Нет, месье, но я испугалась, услыхав, как там разбилась бутылка.

— Когда это случилось?

— Сразу как он вошел в дом.

— А до или после этого криков или спора вы не слышали?

— Нет, месье.

Мать под присягой подтвердила, что из булочной девочка вернулась в восемь.

Ломон не ощущал больше жара. Хладнокровно и трезво, хотя и не без нетерпения, он наблюдал за чередовавшимися свидетелями, словно это шествие, которому так старались придать торжественный характер, представлялось ему скорее комическим.

У сапожника Бодлена, вызванного после девочки, была в результате несчастного случая рассечена щека, лицо перекосилось — казалось, рот у него, что называется, до ушей. Жил Бодлен на Котельной улице, там же находилась его мастерская. В тот вечер, по его словам, в половине восьмого он еще работал и видел, как мимо прошла Мариетта Ламбер под руку с мужчиной.

— Вы ее хорошо знали?

— Я всегда чинил ей обувь.

— Вы можете рассказать присяжным, как она была одета?

— Платье красное, пальто зеленое.

— Вы узнали мужчину, который провожал ее?

— Я опознал его потом по фотографии, которую показали мне господа из полиции.

— Они показали вам одну фотографию?

Нет, штук двадцать с самыми разными людьми, но я сразу указал нужную.

— На ней снят некий Желино?

— Мне сказали, что его так зовут.

— Вы не заметили ничего особенного в их поведении?

— Они ругались.

Но вы только что сказали, что они шли под руку.

— Одно другому не помеха. Она держала его под руку, потому что он ее дружок, а ругаться они ругались.

— Дело было в марте, погода стояла холодная. Вам, наверно, пришлось прикрыть дверь мастерской?

— Нет, она была открыта. Мастерская у меня вот такая, не больше, — тут Бодлен начертил в воздухе прямоугольник, — а тут еще печка. Не откроешь дверь — задохнешься.

— Что вы слышали?

— Мариетта ему сказала: «На меня не рассчитывай — не такая уж я дура».

— Больше вы ничего не расслышали?

— Я особо не прислушивался, да они уж и прошли мимо.

— В каком направлении?

— К центру города, то есть в другую сторону от железной дороги.

— Котельная улица параллельна Верхней. Не сократили бы они себе путь, пойдя по Верхней?

— Это их дело. Не буду же я выходить из мастерской и объяснять.

— Вы в тот день что-нибудь пили?

— Как всегда: два литра красного. Мне доктор посоветовал.

Ламбер, с рассеянным видом опершийся локтями о перила во время допроса последних свидетелей, внезапно выпрямился, увидев, что в зал решительной походкой входит Луиза Берне, невысокая сухопарая женщина лет пятидесяти.