Мари-Од Мюрай - Oh, Boy!

— Эме, Эме, — с облегчением выдохнул он.

Смерть ослабляла хватку. Чуть-чуть. Симеон чувствовал себя лучше. В этот день он смог немного посидеть, опираясь на подушки, и выпить полбутылочки витаминного концентрата. В окно заглядывало мартовское солнце. Барт принес ему цветы, целую охапку рисунков Венеции и дневник с последними оценками Морганы. Сплошные десятки и только одна девятка. Барт сообщил учительнице, что у девочки умерла мать, и та отменила ноль за фортификацию.

— Так что твоя сестра по-прежнему обгоняет Лексану, — сказал Барт. — Какое облегчение для семьи!

Барт болтал без умолку. Про то, что Эме не потеряла ребенка. Про японца, который оказался вьетнамцем и торговал дешевыми шмотками вместе со своими семнадцатью родичами. Симеон слушал, немного опьяненный, и не мог наслушаться. Иногда он терял нить разговора и откидывался на подушки с почти блаженным стоном.

— Может, им удалось подобрать правильное лечение? — робко предположил Барт.

Он никогда не говорил с Симеоном о его болезни. Слишком боялся выдать, как мало у него надежды. Да и смотреть на Симеона он едва мог заставить себя. Ему вспоминались слова Лео: «Как из концлагеря». Так оно и было. Безволосый череп; шея, как у ощипанного цыпленка; желтая кожа, обтягивающая кости; плечи, как у маленького старичка. И среди этого разрушения — глаза, которые становились все огромнее, глаза, в которых разум не хотел умирать.

— Мне надо будет поднажать с учебой, — сказал Симеон. — Завтра и начну.

Завтра. Не сегодня. Это хрупкое сегодня, когда им почти хорошо. В нескончаемых коридорах болезней то тут то там попадается окно. На одно из таких окон и облокотились братья, радуясь передышке и кусочку неба.

— Тук-тук, извините, если помешала! — сказала, входя в палату, медсестра.

Ее профессиональная веселость заставила обоих братьев поморщиться.

— Я за тобой, Симеон, пора на пункцию.

— Ох нет, — бессильно простонал мальчик.

— Но ведь ты же знаешь, назначено на сегодня, на 15:00, — напомнила медсестра. — Обычная процедура, ничего особенного.

— Сразу видно, что вы по другую сторону иглы! — крикнул Бартельми.

— Не психуй, Барт, — прошептал Симеон, вдруг почувствовав, что никаких сил у него больше нет.

Старшего брата тут осенило:

— Я пойду с тобой.

— Мне очень жаль, — сказала Эвелина, — но это невозможно.

— Возможно-возможно. Сейчас попрошу Жоффре. Хочешь, Симеон?

Перед Бартом, цепляясь за него взглядом, лежал уже не четырнадцатилетний подросток, а просто ребенок, который не в силах больше мучиться. Симеону не было необходимости отвечать. Барт отправился на поиски Жоффре и скоро отловил его в одном из коридоров.

— Жоффре, будь лапочкой…

Барт взялся за ворот его халата.

— Ну что еще? — рассердился молодой врач.

— Я хочу составить компанию Симеону, когда ему будут делать пункцию. Ему уже невмоготу, понимаешь? Если я буду с ним, это его поддержит.

Жоффре отрицательно покачал головой и твердо отстранил руки Барта. Ему казалось, что этот тип издевается над ним.

— Ну не будь злюкой, — упрашивал Барт, немного обескураженный.

— Что происходит? — послышался голос из-за поворота коридора.

К молодым людям приближался профессор Мойвуазен.

— Нет-нет, ничего, — стушевался Бартельми.

Никола вопросительно посмотрел на своего помощника.

— Он хочет сопровождать брата на пункцию, — объяснил Жоффре, кивком указывая на Барта.

— Да? Ну и в чем проблема? — спросил Мойвуазен.

Жоффре понял, что ему остается лишь отступить. Барту в отделении ни в чем не было отказа.

— Ну что ж, о’кей, — сказал он с досадой. — Может, Барту и пункцию сделать, раз уж на то пошло?

Бартельми остался с Симеоном и шутил, пока шла подготовка, и гладил безволосую голову, когда брату втыкали иглу в кость. Симеон вытерпел все не пикнув. Барт не упал в обморок. Это была их общая победа.

На следующий день Барт шел в клинику Сент-Антуан такой легкой походкой, какой давно уже не хаживал. Он заходил в лицей, взял конспекты последних уроков и новые задания. На вопрос директора ответил: «О, гораздо лучше». Теперь он спешил в 117-ю палату. Открыл дверь. Симеона рвало, Мария поддерживала его. Обычно Барт в таких случаях выходил и ждал в коридоре. Но сейчас он хотел показать брату, что не подведет в трудную минуту.

— Я знал, что больничная еда гадость, но не до такой же степени! — попытался он пошутить.

Все зря. Неудержимые спазмы сотрясали изможденное тело Симеона. Его рвало желчью. Барт невольно отвел взгляд.