Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

И как это во мне одновременно за эти секунды столько всего передумывается, прочувствовается: одно дрожит, одно ожидает, одно гибнет, одно умоляет, одно цепляется, одно утверждает. Колесики вращаются... что-то редкое, уникальное творится. «Господи, спаси и сохрани!» Доли, доли моего бессмертия перемалываются. Господи, Иисусе Христе, спасибо Тебе! Я к Тебе близко. Я прямо-таки уткнулась в Тебя. Я увеличила Тебя до таких размеров! Я просто прилипла к Тебе, как муха к стеклу. Вот я просто – в переносицу Тебе, своими зрачками – в Твои зрачки. Никого и ничего, кроме Тебя. «Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Слава Тебе...»

Что-то как будто ветерок какой под колесами прошел, следом звук, как море по камушкам... И вот, тронулся же ты всем составом, дернувшись еще разок напоследок. «Поезд мчится чистым полем, чистым полем, поезд мчится». Какой машинист молодец! Докатил недостающие метры до светлой станции. Слава Тебе, Господи! Доли моей жизни при мне.

Я – на эскалаторе. Поднимающемся. Сердце еще бухает. «Голоса долетают через море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко Святой Богородице Пирогощей, радостны земли, грады веселы».

Ну что я, в самом деле, такой растрепой? «...Проходите, мальчики, проходите. Вам на переход? Это – в середине зала...» Надо и себя в порядок привести, застегнуться, крест на себе поправить. Крест свой спасительный рукой покрыть, ощутить, поблагодарить его, что не дал мне пропасть в подземном царстве. На улице морозно, и дел на сегодня еще столько. Как же я к Тебе сегодня близко была, Господи!

До тебя я теряла много крестов. Может, и не теряла специально. Они как-то исчезали сами, не оставляя памяти. До тебя я покупала в свечных лавочках при храмах, на простых шнурках и витых цепочках, много разных крестиков, выбирая то самый гладкий, то узорчатый, то простой серебряный. Ты объявил Себя неожиданно, и сразу в такой полноте и красоте, что пытаться искать что-либо другое, передумать, бросить и уйти было немыслимо. Первая мысль, которая мелькнула у меня в голове, когда я увидела тебя: сколько бы ты ни стоил, я отдам за тебя любые деньги и полцарства в придачу. Цена же, которую запросил за тебя волоокий грек, в чью лавочку вывела горбатая улочка Керкиры, главного города на острове Корфу, оказалась на самом деле столь смехотворно низкой, что сначала я не поверила и еще раз переспросила цену. Неужели за тебя... всего-то столько условных единиц?

Довольный хозяин – о, несчастный, он расставался с тобой навсегда – туго запеленал тебя в оберточную вощеную бумагу, снабдил пакетиком и, заклеив поперек узкой ленточкой прозрачного скотча, белозубо улыбнулся на прощание. Тут же, на пороге, я разорвала на тебе все твои одежды. Мне надо было немедленно увидеть тебя и отныне любоваться с той же необходимостью, с какой люди обычно дышат. Ты стал моим воздухом... и воздухом. Любуясь тобой на одном из самых зеленых островов Греческого архипелага, я не догадывалась еще о твоей силе. Красота же твоя нуждалась в аплодисментах. Когда Фрина, модель Праксителя, выходила из моря после купания, греки встречали ее выход аплодисментами. «И разве не известно, – писал Вазари, – что Никомед, царь Ликийский, обуреваемый желанием приобрести Венеру работы того же Праксителя, истратил на нее почти все народные богатства?»

Я долго аплодировала тебе. Для нательных крестов ты довольно строен и высок – в длину моего мизинца. По форме своих граней тебя нарекают крестом расцветающей лилии, так обозначил тебя мастер-ювелирщик, работающий по крестам. По твоему «стволу» и «рукам» выбиты смеющиеся брызги света. Но всего этого недостаточно, чтобы так высоко ценить тебя. Этот желтый металл зримо проводит вибрацию радости. Я поднимаю тебя на уровень глаз, смотрю в сердцевинку, прямо в сердце, и не было ни одного раза, чтобы я не начала улыбаться. Обрадованный, радующий меня своей радостью, останься со мной подольше.

Я слышала от людей, что цыгане чувствуют тех, на ком есть крест, и ерзают на полках, если сидят рядом. Похоже на правду, ибо с твоим появлением ни один цыган не приближается ко мне ближе чем на километр. Они вообще куда-то исчезли из Москвы. А раньше – табором на газонах. Да ладно, что цыгане? Даже воры, вынесшие полквартиры, уважительно положили тебя на место, чуть ли не протерев тряпочкой, вынув, правда, из твоего золотого ушка цепочку, которую я подобрала для тебя в той же Греции. Ладно, цепочку наживем, была бы любовь. Ты-то им не дался, коханый мой.