Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

А. Казарский

На 4-е число

Продернуть снасти для удобнейшей переборки команде. Баркасу с Дмитрием Петровичем ехать за крупой, и можно воспользоваться сим случаем, чтобы привезти еще хорошего песку и забрать голики по взятой записке. Прочие работы – от г. вахтенного офицера.

А. Казарский

На 8-е число

В некоторые дни прописано в лагбухе так неясно и ошибочно, а притом столь дурным почерком, что невозможно разобрать, и многое пропущено. Как же лагбух есть документ, остающийся навсегда в команде для показания хода судовых работ, то на будущее время господа вахтенные офицеры озаботятся о верности того, что утверждают своими подписями, и будут призваны держать лагбух в исправности с подтверждением взыскания с виновных.

А. Казарский

На 12-е число

В продолжение ночи иметь паруса по силе ветра с должной осторожностью и обо всех переменах давать мне знать.

Поутру мыть брезенты холодною, а рубахи горячей водой... и потом палубу; но это начинать, смотря по состоянию погоды, а при худой не приступать.

Остальным людям из команды, которые не говели на прошедшей неделе, непременно отговеть к четвергу.

Капитан-лейтенант Казарский

Осьминин Иван Яковлевич, начальник корабельных инженеров Черноморского флота, с 1819 по 1829 год построил в Севастополе:

транспорт «Утка»

18-пушечный бриг «Меркурий»

12-пушечный катер «Сокол»

транспорт «Лебедь»

яхту «Голубка»

10-пушечную бригантину «Елизавета»

12-пушечный катер «Жаворонок»

20-пушечный бриг «Пегас»

36-пушечный фрегат «Рафаил»

10-пушечную бригантину «Нарцисс»

18-пушечный шлюп «Диана»

В Николаеве:

корветы «Сизополь» и «Пендераклия»

шхуны «Курьер» и «Вестник»

пароходы «Громоносец», «Подобный», «Везувий»

120-пушечный корабль «Варшава».

Попадаю на неделю жен-мироносиц.

– Назначение женщин – умиротворять, нести миро, перемалывать «зубы» ненависти в масло. «Сколько ненавидели, сколько сами обжигались об родителей...» – летят слова проповеди.

Да уж, ненавидеть – это я смогла... Эту программу я выполнила сполна. Близким и дальним объявить в глаза, кто они есть. Всю правду в глаза. Горькую? Уксус с желчью. Раскаленным маслом в глаза, чтобы знали о себе всю правду.

«Мы с вами – люди, взятые в удел. Кто в чем призван, тот в том и оставайся, холост – холостым, женатый – женатым, другого состоянии для себя не ищи. Тот в том и оставайся...»

«Ну, пусть он полежит. Он же тебе не мешает».

«Как же не мешает. Он же пьяный».

«Интересно, – уже про себя, – как же он мне не мешает и лежит? Днем мужчины не лежат».

И свекрови в трубку уже громко: «Лежит. Я его видеть не могу, как он лежит».

– Ну вот, наконец-то, – сказал отец Олег. – Наконец-то я дождался, когда вас обвенчаю.

Таинство свершается. В Троицу. Над нашими головами плывут серебряные венцы, над мужем – венец массивнее и выше, надо мной – пониже. Мы прошли за священником вкруг аналоя. На полу густо веточки берез. Ангелы протрубили: «И в горе и в радости».

Дионисий полагал, что ангелы подобны искрящейся пыльце из золота, серебра или бронзы либо красных, белых, желтых, зеленых самоцветов или во всех оттенках полевых цветов.

Через три или три с половиной года, написав красивым почерком бумагу на имя патриарха, я заняла очередь на прием в канцелярию патриархии.

– А мы развенчать вас не можем, – окинув текст глазами, благодушно, не торопясь, ответствовал епископ.

– Почему же? – протянула я в свою очередь, так же благостно.

– Ваш гражданский брак расторгнут?

– Совершенно, – заверила я батюшку.

– Собираетесь ли вы в настоящее время вступать во второй брак, венчаться?

– Да нет, пока вроде не собираюсь.

– Патриарх (в тот год Алексий II) не благословляет на развенчание, – вздохнуло должностное лицо канцелярии. – Демографическая ситуация в стране сложная. В данный момент не благословляется.

– Но как же? – не отступалась я, полагая, что каждое начатое действие должно быть закончено.

– Даже если у вас будет бумага о развенчании, – все еще терпеливо втолковывало мне должностное лицо, – что это изменит? Патриарх же не протянет руку, не снимет с вас венцы. Таинство обратной силы не имеет.

– Но как же? – настаивала я.

Епископ посмотрел на меня, про себя, вероятно, произнеся бессмертную реплику из Чехова: «У вас на голове, мадам, табуретка или что?»

– Но все-таки, – не унималась я. – Как же все это теперь будет считаться в духовном смысле?.. Как же? – недоуменно прозвучало еще раз мое вопрошение в стенах канцелярии.