Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

– А деньги у меня будут? – спрашиваю.

Удивительно, что она карты и не перетасовала, и не взглянула в них. На меня быстро взглянула своими черными глазами, один еще косил, ну настоящая цыганка, и с некоторой даже злостью бросила в ответ:

– Деньги надо заработать!

И закашлялась. Кашель курильщика, понятно. Признаюсь, я на секунду опешила. «Хорошо это или плохо для меня – такое гадание?» И, уже спускаясь по лестнице, решила, что для меня все вышло очень хорошо. «Надо же, и в карты не посмотрела. С какой убежденностью она мне это гадание выдала, с какой энергией. Надо заработать! Здорово». Не помню, как подружка, но я уходила с площади Маяковского очень довольная. Значит, они есть, эти деньги, то есть они существуют. Это не миф, просто их надо заработать. И часто, сортируя почту, надписывая адреса на конвертах в своем отделе писем, я на разные лады перебирала про себя это гадательное слово «заработать». Как и чем заработать, оставалось пока не ясно. Очевидным было одно, что надо сперва получить получку, отдать вместе с другими долгами цыганский долг, а потом занимать еще пять рублей, чтобы идти уточнять детали, пусть бы она раскинула на меня новое гадание своими прокуренными пальцами. Правда, через месяц я уже на какую-то другую потребность, духовную конечно, занимала, но глагол «заработать» не забыла.

А тем временем все вокруг стало меняться: слова новые появились – «кооперация», «защита прав». В Варшаве профсоюзы забузили, наш журнал на своих страницах на их бучу не раз по-братски откликался. Но самый громкий отклик прозвучал, когда один из наших сотрудников из экономического отдела, то есть хорошо знавший экономику нашей страны, приобретя туристическую поездку, уехал на автобусе за границу. До Голландии не доехал, сошел в Германии и пошел пешком на их местную радиостанцию свободы, где и остался. Мы всем редакционным коридором за очередной выпивкой единодушно сошлись на том, что это у него психическое. Действительно, многие наши журналистки отмечали, что когда Володька перебирал, то быстро становился невменяемым, особенно по отношению к литературным работницам, корректоршам и машинисткам.

Однако времена хоть и застойные, но тоже по-своему движутся. Дни, все рабочие, идут за днями. Однажды как-то ближе к обеду открывается дверь, и заходит в наш отдел Лариса, девушка, которая перепечатывала нам ответы на письма на дому. Кладет она начальнице на стол пачку перепечатанных писем, а мне знак делает: выйди, мол, в коридор, кое-что сказать тебе хочу. Я вышла и слушаю ее.

– Мне сегодня идея одна пришла в голову наконец-то, – говорит Лариска. – Предлагаю после работы пойти прямо к тебе. Купим по дороге муки, соли, вода в кране у тебя есть. Наделаем драконов. Наступающий ведь год – дракона?

– Да, вроде дракона, – неуверенно отвечаю я.

– Ну вот, налепим драконов, раскрасим, продадим и заработаем.

Я быстро согласилась. Даже пораньше у начальницы отпросилась домой, вроде мне надо в ЖЭК зайти справку взять, а ЖЭК наш только до пяти часов работает. Дома мы все так и сделали. Только мои драконы по сравнению с Ларискиными вышли какие-то вялые, сонные. В духовке не хотели закаляться, трещины давали по хвосту. Не знаю, может, я их мало в жизни видела. Может, я только с натуры леплю. Но зато у подружки, мамочки мои, какие же у нее замечательные драконы вышли: с рожками, с хвостами. Она как-то так грамотно распорядилась своим килограммом муки и соли, что у нее кроме драконов вышли еще и цыганка-копилка, и турок-копилка, и свинки-копилки. И все такие веселые, яркие.

– Ларка, – говорю я ей, – талант не пропьешь.

Но что касается последнего пункта – идти продавать, то она что-то засмущалась, оробела, но тут я ее подбодрила:

– Пойдем в первое же воскресенье на наш Рижский рынок с драконами, станем где-нибудь сбоку у входа; если милиционер покажется, мы драконов в сумку спрячем.

В общем, объединили мы наши творческие потуги. Как решили, так и сделали, так и заработали. Ну конечно, от каждого по способностям. Я только одного из своих четырех драконов продала, а Лариска – всю коллекцию с турком и поросятами. И так у нее это дело пошло. Очень скоро она на Измайловском рынке весело зарабатывала по воскресеньям, потом в салоне на ВДНХ выставляла свою лепку, да и в иных художественных салонах. А к весне какой-то коллекционер даже в Париж повез ее работы. Пришло, значит, такое время – зарабатывать.

Четыре часа ночи. Двигать или не двигать? Все, успокоиться и ложиться спать. Но ведь всегда находила. Где-нибудь он да есть – под батареей, например. Нет, под батареей я смотрела. Так, пятый час. Это что, порядок? Распорядок дня? Но ведь не усну... И нервы успокоить. А вдруг под холодильником не один бычок, а два. Какое тут спать. Ведь хотела еще три билета почитать. Не смеши окружающих, какие три билета, когда из шестидесяти восьми или семидесяти трех экзаменационных билетов ты всегда знаешь хорошо только один билет, максимум полтора. И этот билет тебе никогда не попадается. Да, а что, если я увлекаюсь? Вот я беру учить, ну допустим, про времена Ивана Грозного, ну вот и увлекаюсь. И я уж про этого Грозного все узнаю – и как он шведскому королю писал, что тот чухонский сын, а королеве Елизавете в Англию, на какое-то послание, что она даром что девка – дура и таких же дураков слушает, как ее окружение. Но у меня никогда не спрашивают, какое было настроение у Ивана Грозного. А мне всегда интересно про настроение.