Илья Беркович - Отец

После молитвы Йоси вышел последним, задержался у подоконника, погладил бархатистый, с необычно глубоким тиснением переплет молитвенника. Габай уже держал дверь открытой и звенел ключами.

Йоси преодолел широкую стоянку, посреди которой под прямым углом друг к другу, напружившись, почти соприкасаясь головами, вывернув в стороны морды, стояли и тонко выли два враждующих кота. Немного походило на настройку двух гитар. Осталось перебраться через холм — и он у дочкиного подъезда.

У дочкиного подъезда Йоси столкнулся с двумя в черном, которые выносили кресло в вязаной клетчатой обивке. Йоси помнил, как Бонни и его жена делали эту обивку. Бонни вязала квадратики, а жена сшивала их. Идит было лет пять. Йоси посмотрел, как кресло ставят в открытые задние двери белого фургона.

— Эй! — на него, играя в воздухе, плыла спинка дивана. Йоси отпрянул. Диван, как дирижабль, на спине вдвое согнутого грузчика выплыл из подъезда.

Идит не сказала отцу ничего. Йоси поднялся на второй этаж и вошел прямо в безобразие переезда. По полу мягко двигался клок пыли. На обеденном столе стояли набитые чем попало, незакрытые картонные коробки. Их клапаны торчали вверх, на одном висела половая тряпка. Кто-то (видна была только спина в черном), стоя в шкафу, изнутри гулко стучал по стенке. Дверцы были прислонены к стене рядом. У окна Йоси увидел зятя. Зять так сосредоточенно, склонив голову и глядя в одну точку, говорил по телефону, что не у кого было спросить, где Идит. Она сама метнулась из коридора — не к нему, а к коробкам на столе. Идит держала ладонями мягкую, светлую стопку белья. Из комнаты ей вслед пробовал голос ребенок. Йоси вынул из кармана сложенный пополам чек. Откровенность всегда была нужна ему с сыном. С дочкой они и так знали друг о друге все, что надо было знать. Йоси увидел, что Идит не стыдится.

— Далеко едете? — спросил он, протягивая чек.

— Нет, здесь, в городе, — спокойно ответила она, запихнула в картонку костюмчики, приняла от отца плотную бумажку и, подойдя к мужу, отдала ее ему. Тот, не переставая говорить, зажал телефон между плечом и ухом, бегло взглянул радужными очками на Йоси, достал из нагрудного кармана бумажник, распялил нужное отделение и аккуратно вложил туда чек.

Много сказано о связи бесплатного сыра с мышеловкой. Раньше в капкан всегда попадал берущий бесплатное. Сегодня попадается дающий. Слышите, как хрипит Запад, взятый за горло миллионами оливковолицых прихлебателей?

В нагрузку к курам, яйцам и сахарному песку Ави выдавал штампованные субботние подсвечники и самоклеющиеся портреты — свой и Ребе. Получателям куриц пришлось оставить в тетрадке на столе свои адреса.

Ави велел Саше пройти по квартирам, напомнить, что портрет Ребе надо лепить на входную дверь снаружи, а Авин — там, где будет стоять подсвечник, потому что принято, зажигая субботние свечи, смотреть на портрет Учителя, а если не смотришь, лучше вообще не зажигать и раздать подсвечники тем, кто уже выкинул. Саша взвалил на плечо мешок с подсвечниками и, как песенный коробейник, пошел по этажам. Хрипло рычали и, склонив головы, тянулись к его брюкам широкоспинные шавки, похожие на меховые скамеечки. Пахло сигаретами «Ноблес», которые выдают в тюрьме, и настоявшимся в колбасе чесноком.

Пухлые женщины в тренировочных костюмах, хмурые усатые мужчины в тренировочных костюмах и бабки у рокочущих телевизоров не понимали, чего этот хочет. За телевизор мы заплатили. Чего он лезет на кухню? Он что, из газа? Какой подсвечник? А тот, что в нагрузку к курам дали, — вон, под раковиной.

Получатели кур узнавали Сашу и разрешали ему вынимать из-под раковины или из-за стекла, из серванта, подсвечники, вставлять в них свечи и даже лепить на кафель Авин портрет. Однако клеить на входную дверь, да еще снаружи портрет деда в меховой шапке никто не соглашался. Приходилось клеить изнутри.

Саша был у нас в городе новеньким, его еще не знали в лицо и принимали за сборщика пожертвований, пока вдовый пенсионер Хальфон, гений общения, не обиделся, что хасид к нему не зашел. Поговорили бы. Хальфон толкнулся к соседям и спросил, что это за верзила и зачем ходит. Хозяин похвастался новыми подсвечниками и показал Авин портрет. Хальфон взвился и побежал к главному раввину, но была пятница, раввин не принимал. В субботу Хальфон выступил перед прихожанами своей синагоги с рассказом о злодействах сектантов, призвал их пройти по квартирам русских и открыть им глаза, а сам на исходе субботы взял скребок и позвонил в дверь квартиры на первом этаже, где, на его беду, жила Белла, лучшая подруга Сашиной тети. Хальфон успел соскрести с кафеля пол Авиного портрета. Тут Белла, высоко подняв брови, с тонким криком выдавила Хальфона за дверь, позвонила Саше и пожаловалась на бесчинство.