Илья Беркович - Свобода

— Эй, не спи, — толкает меня Вера. — Ну? My wife and me are constantly fighting. We have two adolescent children.

— Вера, пойдем вместе желание скажем?

— Эдолессент чилдрен.

В общем, промучившись до утра и применив на практике инструкцию для проходящих интервью в консульстве — не злоупотребляйте бижутерией и косметикой, примите скромный вид советского инженера, — я, как ни странно, получаю из рук рыжей, крашеной госпожи Фостер ключ от квартиры, где до нас, судя по двум обоссанным и изорванным в клочья матрасам на полу жила пара больных анурексией тигров. Три дня шпаклюю, крашу, меняю проводку, причем, Вера мне просто потрясающе помогает — вообще как приятно, когда женщина разделяет твои увлечения, — а потом иду к Ане, чтобы как-то поговорить, и детей я уже неделю не видел и не занимался с ними.

Вместо удара доской, которого я жду, — ласковая, немного застенчивая улыбка:

— Проходи! Ты ел?

Стол на кухне накрыт неразгибающейся после десятка лет в чемодане скатертью. Аня повязывает Верин фартук — забыла-таки — и становится к раковине чистить картошку, а я сижу на табуретке и смотрю на ее спину.

Приходит Игорь, взгляд вопросительный, Аня говорит:

— Из кроссовок вырос, смотри, нога какая стала, а новые купить не на что. Сходишь с нами после обеда в секонд хенд?

Сходили, тут Яэлька подтянулась, как раз Monday, день наших занятий, и так они хорошо на этот раз переводят про ремонт мягкой мебели. Потом я зашнуровываю свои высокие ботинки, Аня обняла себя за локти и спрашивает: «Уже уходишь?» — и я чуть было не сказал ей, что она мне вполне мила, просто я должен делать работы, а с ней я такой возможности не имел.

А дома Вера: «Договорились? Очень важно до суда договориться об условиях и поставить все точки над i».

Что делать? Назавтра с утра я опять у Ани, мы целуемся, как влюбленные, причем, никакого Вити как бы и не существует — и идем в парк смотреть на маленькие листья, на обратном пути я набираюсь смелости и говорю:

— Аня, я понимаю, что это страшно неприятно, но мне кажется, мы должны договориться об условиях развода, типа брать детей и прочее, — ты же понимаешь, что вечно так продолжаться не может.

Но Аня совершенно перестает меня понимать: «Тридцатитрехлетний мужик и тридцатитрехлетняя тетка плюс два — это совсем разные вещи, а если человек из-за первой б… отказывается от своих детей, то видеться ему с ними незачем. Кстати, твоя подруга забыла у нас дома передник. Как она, все убивается по Б. Л.? Не ори, пожалуйста, а то я вызову полицию».

— Не хочет слышать, — докладываю я дома.

— Ловко, — говорит Вера, почему-то без всякой злобы. — На праздник-то завтра пойдем?

И правда, Яэль показывала мне приглашение — Праздник Дня Независимости на Place de Liberte — они тоже получили, — но как-то со всеми этими делами забылось. А что? Конечно, пойдем — сколько лет уже ничего общественного не праздновали. Первое мая отвалилось, как у ящерицы хвост — жаль, я любил весеннее шествие; Рош а-Шана и Суккот не привились — трубный глас, как известно, — не салат оливье, напиваться под него неудобно — так и остались сиротами с одним слаботлеющим Новым Годом — а тут можно даже сходить куда-то.

Проснувшись, я сразу услышал с улицы непривычный шум — правда, проснулся я часов в 12. Посмотрел из окна — вау! Арабы идут, и не такие как в Хайфе, а арабы — арабы, вроде хевронских — белые рубахи по щиколотку, бороды, бошки в арафатовских платках, за ними — гроздья подруг в черных платьях с головами типа черных бус, каждая несет младенца и сумку — холодильник, между ними — дети россыпью.

— Аня, — говорю, — тьфу! Извини. Вера! Может, не пойдем? Это что-то явно мусульманское.

А Вера, в Израиле-то не жила, спрашивает: «Тебе белый костюм погладить?»

Открыл окно, высунулся — нет, не только арабы — облако розовой парчи, белых плюмажей и туфель, лоснящихся черных плеч пляшет вперед, грохоча барабаном из живота, руки барабанщика — как водопад, чем-то намазаны — латинос. Пока мы облачились и вышли, латинос сменили индусы — не знаю, где весь этот народ прятался в будние дни. Я, конечно, встречал негров — даже в парадном напротив Б. Л. жили, вместо входной двери у них висело одеяло — но не столько и не в таком виде. Только не подумайте, что я расист — просто… вы видели женщину с тарелкой в нижней губе? Мимо нас протопало целое племя. Попадались и русские, семьями, одетые, в общем, как местные, и узнаваемые, в основном, по тяжелым взглядам — вообще, это, видимо, только мы чувствуем, что обязаны одеваться, выглядеть, говорить и думать, как те, кто нас кормит.