Татьяна Огородникова - Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога

– Я слушаю!

– Приветствую вас, – обыденно поздоровался телефон голосом Генриха и замолчал, видимо ожидая ответного приветствия. Борис решил не сопротивляться.

– И я вас приветствую, профессор!

– Издеваетесь?! – то ли спросил, то ли констатировал ученый. – Никакой я не профессор, а если бы был им, то не сидел бы сейчас в такой захудалой комнатушке. Заведовал бы кафедрой, читал лекции студентам, получал зарплату и премию... Смешно. Нет, уважаемый, это не про меня.

Бориса распирало от нетерпения. Гений что-то не в меру разговорчив.

– Простите, если обидел, – формально извинился Мусорщик. – Я хотел спросить: вы соскучились или по делу?

Голос Генриха моментально стал жестким:

– Я вас жду. Появились кое-какие соображения. Судя по тому, что вы со мной разговариваете и даже пытаетесь шутить, операцию вам сделать не успели... Я прав?

– Да, хотя это может означать и удачный исход операции с мгновенной реабилитацией.

– Не может! – Пауза. – Почти не может. Вы уже в машине?

– Практически. Я буду через полчаса максимум.

– Жду! – Генрих отключился.

В душе Бориса вновь затеплилась проклятая надежда. Сколько раз он приказывал себе быть реалистом, сколько раз запрещал радоваться заранее, надеясь на положительный результат, какие титанические усилия прилагал, чтобы отвлечься от несбыточных желаний и нереализуемых мыслей... Нет! Снова и снова предательская мыслишка о том, что появился еще один шанс, закрадывалась в голову и, сколько бы ее ни гнали, сидела, притаившись до лучших времен. Стоило приоткрыться малюсенькой лазейке, мыслишка сразу же вырастала и крепла, пытаясь вырваться наружу, и никакими уговорами нельзя было ее угомонить. Она, настырная, все перла и перла, пока не превращалась в ощутимый, постоянно присутствующий радостный организм, живущий внутри, который вселяет уверенность: все будет хорошо. Бо точно знал, что до такой степени взращивать надежду непозволительно. Слишком больно каждый раз прощаться с ней. И чем она больше, крепче и старше, тем мучительнее и страшнее ее смерть. За плечами у Мусорщика давно образовалось приличного размера кладбище погребенных надежд. В отличие от реального на могильных плитах этого погоста было бы выгравировано одно и то же – «Надежда, которая не сбылась».

Об этом думал бизнесмен по пути в лабораторию. И ловил себя на мысли, что никак не может приказать маленькому радостному чудовищу спрятаться в свою норку. Надежда раскрывалась как бутон при ускоренной съемке. «Будь что будет», – подумал Боря, выходя из «авоськи» во дворе лаборатории мозга.

Эмоции, даже у здорового человека, в форме физиолого-химических или преимущественно химических перестроек изменяют состояние мозга и организма. Отсюда, в зависимости от множества факторов (знак, сила эмоции, индивидуальная реактивность и т.д.), меняется все или очень многое, в том числе и двигательная активность.

Бизнесмен ожидал более теплого приема. Ведь на сей раз его пригласили персонально, он не был непрошеным гостем, как тогда, три месяца назад. Сам гений позвонил и захотел его видеть. Увы, гения не было на месте. По-прежнему подтянутая пожилая женщина – кажется, Арина, – с уборочным инвентарем хозяйничала и принимала гостей. По-прежнему пришлось ждать минут сорок и механически помешивать остывший чай, листать какие-то мозговые журналы и надеяться. Это было самое плохое. Борис не испытывал раздражения от ожидания, потому что надежда выросла до критического размера. Если она рухнет – а это было неизбежно, – Боря, пожалуй, больше не сможет бороться. Точнее, не захочет. На этот случай тоже было все продумано. Четыре маленьких таблеточки – и все. Нет человека – нет проблемы. Бо относил себя к последовательным реалистам, из безграничного количества способов самоубийств он отдал предпочтение таблеточному и выбрал самое эффективное их сочетание. По большому счету, его и оплакивать-то некому. А все потому, что проклятая надежда всегда говорила: «Не спеши, дорогой, выздоровеешь, женишься – дети, семья, уход, положительные эмоции...» Внезапно Бориса пронзила мысль о том, что, даже если он дотянет без операции до болееменее зрелого возраста, все равно его жизнь будет куцей, неполноценной, что ли. И все из-за того, что он не может себе позволить нормальных отношений со среднестатистической женщиной, рассчитывающей на полноценную семью и здоровое потомство. В глубине души Мусорщик был уверен: даже самая преданная и любящая баба отвернется от него, узнав о болезни. Поэтому в отношениях с женщинами с годами был выстроен жесткий и принципиальный алгоритм. Предельный временной максимум – два месяца. Дальше – смена паролей, явок и аннигиляция, потому он и хранил в компьютере всю телефонную базу – по собственному кодексу Борис менял телефон каждые восемь-десять недель.