Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс

— Спасибо за внимание, — сказал Джокер. — А теперь сосредоточимся на каждой фразе в отдельности. Начнём с Туза Бубён.

Маленькая принцесса встала, откинула со лба серебристые волосы и сказала:

— Судьба — это головка цветной капусты, которая растёт одинаково во все стороны.

После этого она снова села — на её бледных щеках выступил пунцовый румянец.

— Головка цветной капусты, та-ак… — Джокер почесал в затылке. — Умные слова. Теперь очередь Двойки Бубён.

Двойка встала, потянулась и сказала:

— Лупа соответствует сколу на круглой чаше с золотой рыбкой.

— Вот как? — прокомментировал её фразу Джокер, — Полезно было бы узнать также, какая лупа и сколу на какой чаше она соответствует. Но всё ещё впереди! Не может же вся правда быть втиснута в две бубновые карты. Следующий!

Поднялась Тройка Бубён:

— Отец с сыном ищут красивую женщину, которая не может найти самоё себя, — всхлипнула она и заплакала.

Я вспомнил, что уже видел, как она плачет. Король Бубён принялся её утешать, а Джокер сказал:

— А почему она не может найти самоё себя? Этого мы не узнаем, пока все карты пасьянса не будут открыты. Следующий!

За ней последовали все остальные бубны.

— Истина в том, что сын стеклодува потешается над собственными фантазиями, — сказала Семёрка.

Я вспомнил, что точно то же самое она сказала и в стекольной мастерской.

— Фигуры вылетают из рукава фокусника и уже в воздухе оказываются живыми, — заявила Девятка. Это она раньше сказала, что хотела бы придумать мысль, которая была бы такой трудной, чтобы её было бы трудно додумать до конца. Мне показалось, что она тем не менее вполне овладела этим искусством.

И наконец Король бубён сказал:

— Пасьянс — это родовое проклятие.

— Очень интересно! — воскликнул Джокер. — Уже после первой четверти многие важные кирпичики заняли своё место. Вы видите в этом смысл?

Послышались шёпот и тихий разговор, но Джокер продолжал:

— У нас осталось ещё три четверти от круга судьбы. Следующие трефы!

— Судьба — это змея, которая от голода пожирает самоё себя, — сказала Туз Треф.

— Золотая рыбка не выдаст тайну острова, её выдаст коврижка, — продолжил Двойка. Я понял, что он уже давно вынашивал эту фразу и что произнёс её на поле перед тем, как заснуть, только потому, что боялся забыть.

Затем по очереди последовали все остальные трефы, все черви и наконец — пики.

— Внутренняя коробка вмещает наружную, а наружная — внутреннюю, — сказала Туз Червей точно так же, как она сказала это, когда я встретил её в лесу.

— Однажды утром королю и валету удалось вырваться из темницы сознания, — сказал кто-то.

— В нагрудном кармане моряка лежала колода карт, которую он теперь сушит на солнце.

Так один за другим выступили все пятьдесят два карлика. Все произнесли по более или менее бессмысленной фразе. Кто-то произнёс её шёпотом, кто-то смеясь, кто-то продекламировал, кто-то всхлипывая или плача. У меня создалось впечатление — если можно употребить такое слово применительно к чему-то столь отрывочному и сбивчивому, как эти застольные высказывания, — что фразы были лишены всякого смысла и связи. Тем не менее Джокер постарался записать всё в том порядке, как это было произнесено.

В самом конце Король Пик уставился на Джокера пронзительным взглядом и произнёс:

— Тот, кто провидит судьбу, должен её победить.

Он был последним. Помню, заключительная фраза показалась мне самой умной из всех. Джокер, очевидно, решил так же, потому что с такой силой захлопал в ладоши, что его бубенчики загремели, как целый оркестр погремушек. Фроде растерянно покачал головой.

Мы встали со своих стульев и спустились в зал, где карлики бегали между столами.

На мгновение мне, как и раньше, показалось, что этот остров является резервацией для неизлечимых душевнобольных. Может быть, Фроде следил тут за порядком, но внезапно заболел сам. И тогда уже приехавший позже врач ничем не сумел ему помочь.

Всё, что он рассказывал о кораблекрушении и карточной колоде — или о картах, которые вдруг ожили, — могло быть сбивчивым рассказом сошедшего с ума человека. У меня была только одна точка опоры: мою бабушку действительно звали Стине, а отец и мать рассказывали о дедушке, который упал с мачты и повредил руку.