Юстейн Гордер: Таинственный пасьянс

Хансом Томасом, который читает книжку-коврижку по дороге на родину философии.

Его отцом, который родился в норвежском городе Арендале от немецкого солдата в конце Второй мировой войны. Когда будущий отец Ханса Томаса вырос, он ушёл в море, поступив юнгой на корабль.

Его матерью, которая стала европейской моделью.

Лине, бабушкой Ханса Томаса.

Дедушкой, немецким солдатом, которого в 1944 году отправили на Восточный фронт.

Карликом, который подарил Хансу Томасу лупу.

Толстой женщинойна постоялом дворе в Дорфе.

Старым пекарем, который дал Хансу Томасу стакан шипучки и пакет с четырьмя коврижками.

Предсказательницей-цыганкойи её очень красивой дочкой,

а также с раздвоившейся американкой, русским учёным, исследующим мозг,

Сократом, царём Эдипом, Платоном и болтливым кельнером.

Людвигом, пришедшим в Дорф через горы в 1946 году.

Альбертом, оставшимся беспризорным после смерти матери.

Хансом Пекарем, потерпевшим кораблекрушение на пути из Роттердама в Нью-Йорк ещё до того, как он стал пекарем в Дорфе.

Фроде, потерпевшим в 1790 году кораблекрушение на судне, которое везло большой груз серебра из Мексики в Испанию.

Стине, невестой Фроде, оставшейся беременной, когда он уехал в Мексику.

Крестьянином Фрицем Андрéи торговцем Хайнрихом Альбрехтсом.

Колодой игральных карт, включающей Туза Червей, Валета Бубён и Короля Червей.

Джокером, видящим слишком глубоко и слишком далеко.

Прошло шесть лет с тех пор, как я стоял перед руинами древнего храма Посейдона на мысе Сунион и смотрел на Эгейское море. Прошло почти полтора века с тех пор, как Ханс Пекарь попал на тот загадочный остров в Атлантическом океане. И ровно двести лет, как судно Фроде потерпело кораблекрушение по пути из Мексики в Испанию.

Мне потребовалось заглянуть в далёкое прошлое, чтобы понять, почему мама сбежала в Афины.

Мне бы хотелось думать о чём-нибудь другом. Но я знаю, что должен попытаться записать всё, пока ещё ребёнок во мне не стал окончательно взрослый.

Я сижу у окна гостиной в нашем доме на Хисёе и смотрю, как с деревьев опадают листья. Они плывут в воздухе, а потом лёгким ковром покрывают землю. Маленькая девочка, как по воде, бродит по каштанам, они подпрыгивают и ударяются в изгородь.

Всё как будто распалось.

Когда я думаю об игральных картах Фроде, кажется, будто природа сошла с ума.

Наше великое путешествие на родину философии началось в Арендале, старинном морском городе на юге Норвегии. Мы вышли на "Болеро" из Кристиансанна в Хиртхальс, но рассказывать о том, как мы проехали Данию и Германию, почти нечего. Если не считать Леголенда и огромной пристани в Гамбурге, мы не видели ничего, кроме шоссе и крестьянских усадеб. Всё началось, когда мы добрались до Альп.

Мы с папашкой заключили договор. Я не буду ныть, как бы долго мы ни ехали до места предстоящего ночлега, а он не будет в машине курить. Сошлись на том, что будем делать много остановок для перекура. По пути в Швейцарию именно эти перекуры мне запомнились лучше всего.

Они начинались всегда с того, что папашка докладывал мне, о чём он думал, пока вёл машину, а я читал про утёнка Дональда или на заднем сиденье раскладывал пасьянс. Как правило, его рассказ так или иначе был связан с мамой. В противном случае он рассказывал о всякой всячине, которой занимался ещё до моего рождения.

С тех пор как папашка, проплавав много лет на море, сошёл на берег, его больше всего интересовали роботы. Может, в них и нет ничего особенно интересного, но папашку это не остановило. Он не сомневался, что однажды наука создаст искусственного человека.

Он имел в виду не этих дурацких железных роботов, мигающих красными и зелёными лампочками и говорящих глухими голосами. Нет, конечно, папашка верил, что в один прекрасный день наука будет в состоянии создать по-настоящему мыслящего человека. Такого, как мы. Мало того, он в то же время не сомневался, что все люди по сути являются такими искусственными изобретениями.