Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс

— Чему только вас учат в школе, Ханс Томас? — спросил папашка.

— Нас учат тихо вести себя на уроках, — ответил я. — Это очень трудно, и у нас уходит много лет на то, чтобы этому научиться.

— О’кей… Как думаешь, вы бы сидели тихо, если бы учитель стал рассказывать вам о судоходстве на реках Европы?

— Возможно. Я даже в этом уверен.

На этом перекур окончился. Мы поехали дальше вдоль Тичино. Сначала мы проехали Беллинцону, большой город с тремя огромными средневековыми замками. Прочитав мне небольшую лекцию о средневековых крестоносцах, папашка сказал:

— Тебе известно, что меня немного интересует космос. И больше всего планеты, особенно те, на которых есть жизнь.

Я не ответил ему. Мы оба прекрасно знали, что это его интересует. Он продолжал:

— Ты, наверное, знаешь, что как раз недавно открыли планету, на которой живёт несколько миллионов разумных существ. Они передвигаются на двух ногах и смотрят на свою планету через живые линзы!

Я признался, что впервые слышу об этом.

— Эта маленькая планета опутана сложной сетью дорог, по которым эти хитрые создания ездят в цветных машинках.

— Это правда?

— Yes, sir! [15] Да, сэр! (англ.) . Эти загадочные создания построили на своей планете несколько очень высоких зданий, больше ста этажей каждое. А под этими зданиями они вырыли длинные туннели и ездят по ним в электрических поездах, которые ходят по рельсам.

— Ты в этом уверен? — спросил я.

— Совершенно уверен.

— Но… почему же я никогда не слышал об этой планете?

— Ну во-первых, её открыли совсем недавно. А во-вторых, думаю, что её открыл только я.

— И где же она находится?

Папашка затормозил и съехал на обочину.

— Здесь! — сказал он и хлопнул по приборной доске. — Это и есть моя удивительная планета! А мы — эти умные существа, которые едут в красном "фиате".

Несколько минут я дулся, что он меня разыграл. Но потом до меня дошло, как непостижим наш мир, и я ему всё простил.

— Люди бы просто помешались, если бы астрономы открыли ещё одну населённую планету, — сказал он наконец. — Они ещё не перестали удивляться той, на которой живут.

Папашка надолго замолчал, и я стал украдкой читать дальше свою книжку-коврижку.

Мне было не так просто запомнить всех пекарей в Дорфе. Но вскоре я уже уяснил, что Людвиг — это тот, который написал эту книжку, а Альберт тот, кто рассказывал ему о своём детстве и о том, как он попал к Хансу Пекарю.

♠ Альберт Клагес поднёс бокал к губам и сделал глоток.

Глядя на его старое лицо, мне было странно думать, что это тот самый маленький заброшенный мальчик, мама которого умерла от туберкулёза. Я попытался представить себе ту особую дружбу, которая возникла между ним и Хансом Пекарем.

Я тоже был одинок, когда пришёл в Дорф, но тот, кто здесь принял меня к себе, по собственному опыту знал, что это такое.

Альберт поставил бокал на стол, пошевелил поленья в очаге и продолжил свой рассказ:

— Все в городе знали, что Ханс Пекарь живёт в бревенчатой избушке чуть выше Дорфа. О его жизни там ходило много историй, но не думаю, что кто-нибудь из жителей Дорфа побывал у него дома. Поэтому не удивительно, что я весь сгорал от любопытства, когда этим зимним вечером отправился к нему в гости. Я был первый, кому было разрешено прийти домой к загадочному пекарю.

На западе над горами висела полная луна, на вечернем небе уже зажглись первые звёзды. Поднимаясь по склону, я припомнил, как Ханс Пекарь сказал, что однажды я отведаю лимонада, который будет в тысячу раз лучше того, которым он угостил меня после той драки. Может, этот лимонад как-то связан с его великой тайной?

Вскоре, как ты понимаешь, я увидел на склоне дом. Это был тот же самый дом, Людвиг, в котором сейчас сидим мы с тобой.

Я быстро кивнул, и старый пекарь продолжал:

— Я прошёл мимо колонки, перешёл покрытый снегом двор и постучал в дверь. И тут же Ханс Пекарь отозвался:

"Входи, мой сын!"

Не забывай, мне было не больше тринадцати. Я по-прежнему жил в нашей усадьбе вместе с отцом. И мне стало как-то не по себе, когда чужой человек назвал меня своим сыном.

Я вошёл в дом и сразу оказался в сказочном мире. Ханс Пекарь сидел в качалке, и по всей комнате стояли чаши, и в каждой плавало по одной золотой рыбке. А в каждом углу переливалась маленькая радуга.

Но здесь были не только золотые рыбки. Я долго стоял и разглядывал невиданные прежде вещи. Лишь много лет спустя я смог назвать предметы, которые тогда увидел.