Игорь Малышев - Рассказы

— Вот и все.

Палец больше не кровоточил.

— Иди. Время утренней молитвы. Возблагодари Господа за его доброту.

Тогда мне впервые показалось, что отец-настоятель напоминает стальной клинок, выкованный древними мастерами. Взгляд его был холоден, в нем чувствовалась твердость и ясность. Мир отражался в глазах, как в полированном лезвии стилета. После общения с ним во рту остался железистый привкус, какой бывает в горных ручьях, неподалеку от мест, где добывают руду.

Молиться я любил. Мне было нечего скрывать от Бога, и он видимо знал это. Слова молитв, повторяемые братией, высоко возносились под самые своды церкви. По утрам там гнездился мрак, еще более сгущаясь от света свечей, зажженных в алтаре. Церковь нашего монастыря, по слухам, одна из самых больших в Италии и одна из самых высоких. Конечно она меньше собора святого Петра в Риме, но не могут же все соборы быть такими огромными. По слухам, стены нашей церкви были сложены еще во втором веке от рождества Христова, а пол, так вообще появился еще раньше. Вроде бы раньше здесь был языческий храм какого-то древнего бога, и камни пола помнят потоки крови от жертв, приносимых в его славу.

Пол в храме ровный, сделанный из отшлифованных плит не то мрамора, не то чего-то другого, очень похожего. Когда мы кланялись во время молитв, я часто изучал переплетения каменных жилок. Иногда они складывались в причудливые фигурки, которые оживали от прикосновения моей фантазии. Я нашел здесь волка на трех лапах, лисицу без хвоста и бородачей со свирепыми глазами и без ушей. Однажды мне даже посчастливилось найти совсем почти правильного осла, но потом он потерялся в хаосе. Больше всего эти прожилки напоминали мне дороги. Они петляли, огибая невидимые леса, горы и пустыни. Пересекались, чтобы потом снова разойтись и терялись в глубинах.

Среди братии друзей я не нашел. Они считали меня слишком маленьким, чтобы снисходить до разговоров со мной. Обычно все общение сводилось к тому, что немного глуховатый брат Иранио, громко, как это бывает с такими людьми, говорил мне:

— Вот тебе корзина, братец, иди оборви горох в саду.

При этом в спину он мог добавить, еще более возвысив голос, как будто это я глухой, а не он:

— Да смотри, много не ешь, я знаю, сколько его там.

— Ладно, — бубнил я себе под нос, — съем все до корней, как просишь. Хоть бы меня даже после этого разорвало.

Или брат Матео, крепкий, здоровый монах с огромными плечищами, позовет меня, чтобы я выбрил ему тонзуру на темечке. При этом у меня всегда возникало желание поплевать ему на голову, но я сдерживался.

Тем не менее, детям нужны друзья, хоть настоящие, хоть выдуманные. И я нашел себе друга. Им стал блаженный Мика. Он жил при монастыре, был маленький, почти карлик, ходил, немного ковыляя и постоянно улыбался, как и положено дурачку. Целыми днями он расхаживал по двору, собирая перышки, пока повар не звал его есть. В монастыре Мику любили. Когда он заболел какой-то странной болезнью и на его руках появилось что-то вроде святых ран, некоторые люди в городе даже начали почитать его за святого. Впрочем, раны вскоре прошли стараниями отца-настоятеля и других монахов, но слава святого до конца так и не пропала. Друзьями мы стали из-за его страсти к собиранию перьев, когда я случайно набрел на его тайник.

В тот день брат Луиджи, тощий монах небольшого росточка с вечно сальными вьющимися волосами и обширной лысиной спереди, попросил найти ему камень, чтобы он мог поправить на нем нож. Луиджи был алхимиком, вечно просиживал в своей лаборатории, пытаясь то найти философский камень, то вырастить в стеклянной колбе гомункулуса. Руки его были покрыты пятнами из-за возни со всякими смесями и пахло от него чем-то едким. Вместо того чтобы искать точильный камень, я решил взять первый попавшийся булыжник и отнести его Луиджи. Хотелось немного позлить старшего собрата. Подходящий камень нашелся в саду, среди травы у самого монастырского забора. Это был довольно большой валун, с мою голову. Я с трудом поднял его и увидел под ним кучу перьев. Сначала я испугался, что открыл чье-то гнездо и теперь птицы уже не вернутся к нему. Потом рассмотрел поближе и увидел, что перья сложены совсем не так, как в гнездах. Я отложил в сторону камень и приступил к изучению находки. Здесь было великое разнообразие разных перьев, перышек и пуха. Я смог отличит только то, что входило в оперение соек, ворон, воробьев, снегирей и синиц. Остальные могли принадлежать кому угодно, хоть ангелам. Что интересно, здесь не было ни одного куриного или петушиного пера. Видимо Мика собирал только то, что роняли летающие птицы, его не интересовали сокровища ходящих. Он брал только то, что помогает летать, парить, взмывать к небу и кувыркаться в воздухе. Я залюбовался пером из крыла сойки, когда кто-то схватил меня за ворот и над ухом заверещал тонкий голосок: