Юрий Коротков - Девятая рота. Дембельский альбом

Ольга познакомила Лютаева с матерью.

— Это твой друг? — Елизавета Андреевна с чисто женским любопытством взглянула на Олега.

Он без всякого выражения вежливо наклонил голову.

— Мама, Олег Лютаев — друг Володи, — пояснила Ольга.

Елизавета Андреевна переменилась в лице.

— Иди ко мне, сынок… — Женщина сама сделала шаг ему навстречу. Прикоснулась ладонью к лицу, к щеке. Что-то было в этом прикосновении — нежное, теплое, чего Лютый не испытывал никогда в жизни. У его матери были другие руки — жесткие и холодные. — Ох, мальчики мои бедные… Ты знаешь, как погиб Володя?

— Да, на моих глазах.

— Расскажешь?

— Нет, лучше не надо… — помотал головой Олег и подумал, что он, кажется, насчет Олиной мамы ошибся: ничего вроде женщина.

— Я тебя понимаю, — Елизавета Андреевна перевела расстроенный взгляд на дочь.

— Мам, нам с Олегом надо серьезно поговорить, мы пройдем в комнату. Ты нам не мешай, ладно? — попросила Ольга и добавила извиняющимся тоном: — Мы ненадолго.

Она провела его в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь, взяла Олега за руку и усадила рядом с собой на диван. Он незаметно окинул комнату взглядом. Ничего особенного: дешевая, под стать хрущобе, мебель, письменный стол, книжный шкаф, забитый под завязку собраниями сочинений. На стене взятая в рамку увеличенная фотография Ольги и Воробья: оба беззаботно улыбаются и с надеждой глядят в объектив, как будто оттуда вот-вот должна вылететь птица счастья. Как все-таки здорово, что человек не знает своего будущего. Тогда бы все улыбаться перестали, это точно.

— Извини, что себя вела с тобой по-свински. У Быкалова наверняка везде прослушка, и в машине, и в моей квартире. Хотя, какая она моя? Мой дом здесь. На этом диване сидел Володя, здесь мы… Ладно, не будем об этом. Расскажи лучше мне про него.

— Он подорвал себя гранатой, когда нас окружили духи, — ляпнул, не подумав, Лютаев.

Ольга вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Меж пальцев у нее часто-часто побежали слезинки. Несколько секунд она крепилась, а потом заплакала в голос, навзрыд, горько и обиженно, как ребенок.

Олег почувствовал себя совершенно беспомощным. Сам он все свое — и боль и обиды, носил в себе и никогда не позволял им выбраться, вырваться наружу. А здесь все-таки девчонка… И что тут будешь делать? Он понимал, что никто не в силах помочь Оле в ее горе, но решил все-таки попробовать на свой лад ее успокоить:

— Воробей был настоящим бойцом и классным пацаном. Но его уже не вернуть. Ты поплачь, я подожду…

Он встал с дивана, подошел к шкафу и сделал вид, что разглядывает корешки книг. Через несколько минут всхлипы стали реже и тише. Он вернулся и сел рядом с девушкой.

— Скажи лучше вот что: ты на стоянке сразу меня узнала?

— Конечно. А ты согласился работать на Быкалова из-за меня?

— Из-за тебя, — признался Олег. — А у тебя с ним — серьезно?

Оля нервно дернула плечом и обиженно отвернулась в сторону.

— Продаешься, значит? — спросил он бестактно и тут же получил хлесткий удар ладонью по лицу.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. — Олегу и в самом деле стало стыдно.

А Оля снова расплакалась. Тихо, беззвучно. Просто слезы потекли сами собой по щекам, и губы задрожали от обиды.

— Оль, ну извини. Правда, я не могу, права не имею судить тебя. Просто дурь в башке…

— Ладно, проехали. Пойдем к маме.

— Погоди. Ты от Быкалова уйти хочешь?

— Как? Ты думаешь, это так просто?

— Я про иглу знаю, — признался Олег нехотя.

— Что? Откуда? — Оля перестала плакать и расстроенно посмотрела на парня.

— Не важно. Ты этого боишься?

— Ты всегда такой простой, как прямой угол?

— Всегда.

— Трудно тебе, наверное, в жизни приходится. Долго так не протянешь…

— Еще как протяну, — уверенно заявил Лютаев, — да я всех зубами рвать буду и выживу…

— В Афгане тоже зубами всех рвал?

— Афган — другая тема, — дернулся Олег, — там я Родину защищал…

— От кого? — она скептически усмехнулась. — Помнишь фильм «Белое солнце пустыни»?

— При чем здесь фильм? У меня свое кино по жизни.

— Ну, не скажи. Восток дело тонкое. Сухов пришел в незнакомую страну со своей кривой правдой, вмешался в чужие семейные дела, из-за него погибла Гюльчатай. А женщины Востока вовсе не просили себя освобождать. Им паранджа не мешала, а Черный Абдулла нравился, и они его оплакивали после смерти как мужа. Любили они его, это ты можешь понять своей тупой башкой, — последние слова она почти выкрикнула, крепко сжав маленькие кулачки, словно собралась боксировать с Олегом.