Платон Беседин - Книга Греха

Я отхожу от двери, давая понять, что она может зайти. Юля снимает туфли на высоком каблуке и озирается по сторонам.

— Тапочек нет, — читаю её мысли.

Юля проходит в мою единственную комнату. Смотрит на батарею пустых пивных, водочных и винных бутылок, выстроившихся у стен.

— Ты умеешь принимать гостей, — язвит она.

— «Мне приятно делать гостям приятно, но какая часть слова «уйди» тебе не понятна», — отвечаю я цитатой из БГ.

Она закашливается тем же старческим смехом. Мне нужно заручиться её молчанием, а для начала узнать цель визита. Я откупориваю бутылку с крепленым вином. Разливаю его в бокалы. Протягиваю один Юле. Она делает маленький, боязливый глоток и усаживается на диван. Мне хочется выгнать её вон, но я слишком зависим от неё сейчас, а потому говорю:

— И всё же, что ты хочешь?

— Помнишь сказку о Золушке?

— Конечно.

— В двенадцать часов тыква превращается в карету.

— И?

— У меня дома ты сравнил себя с тыквой, высохшей и пустой. Тыквой с Хэллоуина. Так вот, — она потягивается и снимает очки, — ведь возможно обратное превращение, когда тыква становится каретой.

— Для этого нужна добрая фея, — замечаю я, делая глоток из бутылки с вином.

— Она перед тобой, — Юля проводит по себе ладонями. — И тыква может стать прекрасной каретой. Достаточно просто захотеть, а я подскажу способ.

— Уверен, он связан с кровью? — говорю я.

— Да, — соглашается она. — Забавно, но ведь именно мы позитивны. Те, у кого вирус. Вы отрицательны. Интересная игра слов, так?

— Не более чем слов.

Всё та же игра в кошки-мышки. И я знаю, кто сегодня мышка. Кошка же весьма опасна — у неё разновидность бешенства. Ей просто достаточно сделать цап, и мышка мертва. Но кошка просто играется с жертвой, доводя её до исступления ожиданием трагической развязки. Кошка мяукает:

— Почему нет? Мне важно понять.

— Разве? — во мне полно скепсиса.

— Иначе бы я не пришла сюда. Ведь я могла просто рассказать всем, так? Ты, твоя семья, друзья — все бы получили свою порцию. Но я молчала, потому что захотела понять, почему ты отказываешься от бесценного дара.

— Разве смерть может быть даром?

— Но ты можешь и выжить, стать особенным.

— Здесь все считают себя особенными, и больше всех те, кто наиболее зауряден.

Ей действительно интересно. Это видно по блеску её васильковых глаз, по напряжённому лицу. Она ждёт объяснений. И если это мой шанс, шанс на краткую передышку, я должен воспользоваться им. Мои слова отчётливо разносятся по комнате:

— Я безумен, не спорю, но моё безумие не должно вредить тем, кто рядом. Тыква высохла и опустела, внутри её полыхает адский огонь, но если есть путь спасения, то он в глазах, сердцах, душах близких людей. Даже если мёртв я, то не хочу уносить их в могилу. Там место только на одного.

Юля выплёскивает слова вместе со слюной:

— Посмотри на них! Они живут лишь ради наслаждения. Им плевать на Бога. Им хочется веселиться, но они боятся. Вечером смеёшься — утром будешь плакать. Знаешь эту поговорку? Скажи им, этим веселящимся трупам: делайте, что хотите, рай открыт для всех! Дозволено всё. Среди них воцарится повсеместное служение порокам!

— Не спорю, без ада не было бы и рая. Вера некоторых во многом основана на страхе. Это факт. Но есть то, что нас отличает. Меня и тебя.

— И что же? — любопытствует она.

— Любовь к ближнему.

— И в чём же она?

— В том, чтобы мерить людей той же системой, что и самого себя. — Говорю я. — Никто не давал вам право решать за других. Я пробовал получить его, но для меня это слишком тяжёлая ноша. Вы же, — я направляю на неё горлышко бутылки, — берёте на себя слишком много.

Юля вскакивает. Она вспотела, и теперь видно, как под стёртой пудрой просвечивает плохая кожа. Словно с Мисс Вселенной сняли грим, и она превратилась в уродливую старуху.

— Ты говоришь о морали!? Матери торгуют своими детьми. Маньяки сжирают жертв. Выйди из своей конуры! Кровь! Трупы! Голод! Где тот уродец, где тот придворный шут, которого мы обозвали богом?

— Ты будешь вместо него?

— Твой Бог просчитался, — кричит она, расплескивая вино. — Он думал, что болезни защитят нас от грехов, став оберегом, основанным на страхе. Но в нас не родилось ничего кроме злобы и жажды отмщения. Люди специально заражаются, чтобы шагнуть в свободу!

— И что же это за свобода?

— Свобода быть новым, иным. А что твой Бог может предложить взамен? Он умер. Мы вместо него. И наша кровь — это Его кровь, видоизменённая и святая.