Рязанов Михайлович - Ледолом

— Ох, не греши, Егорка, и меня в грех не вводи! Вше этти книжки от нешиштава и его нешиштай шилы. Шернокнижники их напишали, штобы людей шмушшать. А шатана ихней рукой водил. Шам подумай, ты паренёк неглупой: как могёт аближьяна шеловеком ражрешитша? Этто едино, што кошка шобакой окатилашь бы. Ох, не шитай ты эдаких грешных книг, Егорка, душу швою не ошкверняй имя. В пешку их брошь.

— Если я так поступлю, бабушка, меня из школы выпрут с треском. А что на это мама скажет? У нас на каждый учебник три ученика приходится. Передаём друг другу. Я прочитал или списал — Юрке отдал, а он…

— Бох ш имя, ш ушебниками. Шмотри, никому не бай, што иштинну божештвенну правду жнашь. Понарошку ушителям швоим бежбожникам мели про аближьян, кои быдто людей народили. Надо жа таку нешуражишу придумать! А шам ты швяты книги шитай. Ума набирайша. Штобы про их нихто не прожнал. Тайком. Я тобе таку швяту книгу дам. Не подкужьмишь, Егорка? Никому не давай, а то шлугам шатаны попадёт, жаарештуют вшех. Ижмахратют по допрошам.

— Нет, не надо мне такую книгу. Она без картинок?

— Не надобно никаких картинок, в ней вша божья правда опишана…

— Неверующий я. Зачем мне такие книжки читать? Я лучше про Робинзона Крузо и Пятницу ещё раз прочитаю, во.

Герасимовна разволновалась, даже лёгкий румянец появился на её дряблых серых щеках.

Увидав, что я решительно отказался взять навяленную [81] Навяливать — навязывать, усиленно предлагать (уличное слово). бабкой книгу, она пошла в дальнейшее наступление:

— Глумятша над тобой, Егорка, бешы. А ты не поддавайша имя. Уверуй. Они и отшкошут. И душу швою шпашёшь от полымя адшкова. О душе швоей пекишь! Вшё кругом шуета шует и томления духа, Егорка. Помрёшь, Бох-от тёбя жа вшё шпроштит. Ён вшё о тебе жнат. Кажинный шаг твой. От его вшевидяшева ока нихто не укроетша.

— А я вовсе не хочу умирать бабушка, — возразил я. — С чего вы взяли, не пойму.

Заболтала меня старуха. Что-то ничего не могу понять: адский огонь какой-то, невидимка бог, который якобы обо мне всё знает, да ещё и спросит с меня строго после смерти. Чушь! Я же не старик, чтобы умирать.

— Нет, бабушка, не хочу я в твоего бога верить. Это всё сказки про адский огонь и прочее. Для детишек младшего грудного возраста. А мне уж двенадцатый год! Я взрослый!

И подумал дерзко: неужто меня, школьника, пусть и посредственника, какая-то неграмотная старушонка переспорит?

Ответил себе уверенно:

— Я, конечно, мушщина, и умею хранить тайны. Так что, бабушка, не беспокойся: про наш разговор никому ни слова не вякну. [82] Вякнуть — произнести (уличное слово). Но права всё-таки учителка по естествознанию: человек произошёл от обезьяны.

— Ну, шпашибо на добром шлове, што не выдашь. Дак этто што жа полушатша? И я, штал быть, от поганой аближьяны проишхожу?

— Выходит, так. Все мы от них произошли. Они наши предки, — самоуверенно и даже с некоторым превосходством произнёс я.

— Дурак, ты, Егорка, вот што я тебе шкажу. Ежели такому кошшунштву над божим творением шеловеком уверовал.

Бабка разволновалась ещё пуще прежнего. Но я не мог согласиться с её заблуждениями. Однако старался сдержаться, чтобы не поссориться с несчастной старушкой. Но и она не желала сдаваться: нашла коса на камень.

— То, что я вам, бабушка, рассказал, ученые доказали. Чарльз Дарвин, например.

— Ён шамашетший… Как ево? В шамашедший дом ево нада-ть пошадить, шмутьяна.

— Не получится. Он уже давно умер.

— Этто Бох ево наказал, охальника. Прошти и шпаши, Боже, меня, рабу твою грешную. А тебе, Егорка, ишшо покажу, книги от Боха напишанныя. Иштинны, швятыя те книги.

— Давайте. Мне интересно, что в них ваш бог утверждает. Сам, что ли, он те книги сочинил?

— Пошто шам? Ево пророки, апошталы, швятыя штимыя, жатворники да штолпники…

— Давайте, давайте. Я сам хочу убедиться в том, о чём вы мне рассказали.

Герасимовна оглянулась, хотя рядом по-прежнему никого не наблюдалось, и, приблизившись почти вплотную, прошамкала мне на ухо:

— Те книги — потаённыя. Вот я пойду шлушать, и ты — жа мной. Никому не обмолвишша? А то беда будёт. Больша беда. Жаарештуют.

— За что? — полюбопытствовал я. Мне всегда нравилось всё таинственное, скрытое от других, тайное, что сулило новые откровения, открытия, знания.

— Когда пойдём? — нетерпеливо спросил я.

— Помалкивай. Я тебе шама шепну.

Я кивнул понимающе.

Наверное, чепуховина какая-нибудь. Бабушкины сказки. Но всё равно интересно. Пойду! Насчёт же «заарестуют» — фантазирует бабка. За что? Разве это какие-нибудь фашистские листовки?