Рязанов Михайлович - Ледолом

— Как? Ты можешь спать днём?

— А чо? — удивляется Бобынёк.

— Я не могу. В детсаду меня за это всю дорогу воспитательницы наказывали. После я ухитрился глаза держать закрытыми — отстали. По дурости своей придумывают детям разные наказания. Ну, слушай дальше, о главном…

И я с жаром, размахивая руками, сначала сидя, а после — вскочив на надгробие, объясняю, как можно подняться на воздушном змее высоко-высоко. На столько метров, где страшно холодно. В одной книге вычитал, старинной, с твёрдыми знаками: «Человек и Земля».

— А шубу-то с собой возьмёшь? — улыбается Юрка.

— Какую шубу? У нас нет… Телогрейку — можно, — подыгрываю Бобыньку. — Поэтому полёт в стратосферу на воздушном змее «Красная звезда» временно откладывается. Я без шуток.

— И я — тоже. Фантазёр ты, Рязан. Давай лучше подумаем…

— А почему мой план не подходит? Что тебе в нём не нравится?

— Всё глянется. [55] Глянуться — понравиться (народное слово). Но где мы такие бечёвки найдём, чтобы твой вес держали, да ещё на такую высоту тебя подняли?

— А что, нет таких? Не разыщем? У дяди Лёвы Фридмана.

— Те нитки — сапожные. Едва ли тебя выдержат. А крепче нету. Толстая верёвка не годится. Разве что шпагат.

— Пожалуй… Да и нет у нас с тобой ни шпагата, ни толстой длинной верёвки. А та, на которой мама бельё сушит, — не подойдёт. Без спроса нельзя брать — влетит. Ещё как!

— Тоже верно, — согласился Бобынёк. — И достать негде. Купить не на что.

Мне подумалось: вечно какие-нибудь мелочи мешают осуществить самые замечательные планы.

Повернувшись на бок, я принялся разглядывать сухую землю, бегающих и ползающих по ней мелких обитателей. Они меня всегда интересовали. С детства.

Вдалеке, в начале парка, возле ленинского мемориала, замелькало какое-то белое пятно. Оно то исчезало, то возникало вновь.

— Идём, покнокаем, [56] Кнокать — глядеть, смотреть, рассматривать (уличный жаргон). что там такое, — предложил я.

Разморённому густым полуденным зноем, не хотелось даже двигаться, тем более вставать из бурьянной, хотя и жиденькой тени под жгучее солнце. Однако я пересилил себя, поднялся и направился к мемориалу. За мной поплёлся Юрка.

Белый предмет оказался платком на голове старушки, сидевшей на земле. Поблизости, на верёвке, привязанной к колышку, паслась пегая крутобокая коза, которая сходу пошла на нас, выставив вперёд прямые и острые рога. Хорошая защитница хозяйки. Мы, не сговариваясь, отбежали на безопасное расстояние.

— Вам чего, хлопчики? — настороженно спросила старушка, поднимаясь на всякий случай с земли и сжимая в кулаке хворостину.

У старушки умные, спокойные и чуть насмешливые глаза.

— Вы чьи будете?

— Мы со Свободы, — с достоинством отвечаю я.

— Ишь откуль вас занесло — с Ключевской, по-старому-то, стал быть. Чего вам здесь надо-ть?

— Да вот, бабушка, — начал Юрка. — Про кладбище спросить хочем, да не у кого.

— Какое ишшо кладбишше?

— Про это вот.

— Не было здеся никакова кладбишша, сроду.

— Как — не было? — не поверил я.

— А эдак. Все энти камушки свезли с Михайловского погоста.

— Какого еще Михайловского? — уточнил Юрка.

— Где чичас кино кажут. Грех-то какой на душу взвалили! Непростимай. Могилки-то порушили, камушки сюды свезли. А кости не знамо куды дели. Увезли, верно. Вместе с гробами. На свалку поди.

— А как кино называется? — продолжал Юрка расспрос.

— Того не ведаю. В ём сроду не бывала. На ево месте раньше церковь стояла архангела Михаила. В ей мово родителя отпевали. В тую германьскую помер, царство ему небесное. Спаси и сохрани его душу.

— Я знаю, что это за киношка, — Пушкина, — догадался я.

Мне вспомнилось, как однажды, давненько уже, какой-то пьяный, не старый ещё, неистовствовал в фойе кинотеатра. Грозился взорвать кинотеатр динамитом, потому что в этой земле была похоронена его мать. Пьяного скрутили милиционеры. Его выкрики я воспринял как бред. А оно вон что. Дебош для пьяного закончился тем, что его, связанного по рукам, уволокли куда-то. А я в семнадцатый раз проскользнул — и опять без билета смотрел мировую кинокомедию «Цирк». С артисткой Любовью Орловой, в которую давно слегка втрескался.

Словоохотливая старушка перекрестилась, поглядывая на обезглавленную церковь.

Юрка подмигнул мне многозначительно.

— А что это за церква? — спросил он.

— Равноапостольного князя Лександра Невского.

Мы с Бобыньком переглянулись.

— Он строил, што ли? — удивился Юрка. — Сам? Мы кино про него зырили, помнишь? Как он с псами-лыцарями здорово сражался. Всем бо́шки поотрубал, и они под лёдом в озере захлебнулись. Дак это он её построил?